Клятва юных
Шрифт:
К вечеру ежи были готовы, счетом десять.
Партизаны попарно взялись за них и понесли куда-то. Впереди шел дядя Вася. А Карыш бежал следом — ему дали нести лопаты, — и он уже никого ни о чем не спрашивал: было ясно, для кого ежи, — для немцев.
Лес стал редеть, впереди открылась широкая, заросшая травой просека. Видно, здесь когда-то прокладывали дорогу, даже канаву вырыли рядом, чтобы вода стекала. А может, это и теперь была дорога — лесная, по ней должно быть, возили сено из лесу.
Бревна скинули у канавы, Лутягин скомандовал «начинай», и партизаны взялись за лопаты.
Тут
— Дядя Вася, а откуда ты знаешь, что сюда немцы поедут?
— Ну, это нехитро узнать, — сказал Лутягин и добавил: — по шоссе им сейчас итти нельзя, там чересчур жарко. Они попробуют сюда сунуться… Сперва, конечно, разведку пошлют.
Поперек просеки партизаны вырыли в разных местах канавки, положили в них бревна, всыпали землей, но неплотно. Карыш потрогал: из земли упрямо торчали — штыками — гвозди. Он нарвал травы и листьев и притрусил ими бревна, чтобы и в пяти шагах ничего нельзя было различить.
Уже начинало темнеть.
— Ну, по местам! — распорядился Василий Васильевич.
И партизаны, взяв кто ружье, кто топор разошлись, прячась за деревьями.
— А мое место где? — спросил Карыш.
— Сейчас покажу, — ответил Василий Васильевич, — идем!
Он повел Карыша в лес, туда, где деревья стояли гуще. Шли недолго. Дядя Вася остановился.
— Вот твое место.
Между деревьями уже залег сумрак, и Карыш не сразу заметил перед собой что-то темное — не то стог сена, не то кучу хвороста.
— Это наш шалаш, — сказал Василий Васильевич, — полезай туда, там тулуп есть, закройся им как следует, а то продрогнешь…
— Дядя Вася, я не хочу! Вы там без меня воевать будете!
— Чудак! Ты же видел, я всех в караулы послал. И тебе тоже велю караулить наше имущество. Тут у нас тулупы, посуда… Одним словом, нужные вещи.
— Ты меня все обманываешь!
— Ну, спорить мне с тобой некогда. Приказываю, слышишь? Оставаться в шалаше до моего прихода!
И дядя Вася, повернувшись, ушел, должно быть, назад — к просеке.
Стало совсем темно. Кто бывал ночью в лесу один, тот знает: в темноте все кругом кажется живым, словно кто-то притаился, слушает, ждет. Карыш и сам себе не хотел признаваться, что ему стало страшновато; он полез в шалаш, нащупал тулуп, сунул руку дальше — рука наткнулась на стенку из колючих еловых веток. Он с горя закутался с головой в душный тулуп и неожиданно заснул. Во сне он сперва все шел по берегу озера. Все шел и шел, и в руках у него были удочки, и солнце палило жарко. Потом он увидел знакомые ворота завода, из ворот серебряными струйками вытекали рельсы узкоколейки. По рельсам громыхал маленький вагон — один, без паровоза. Всадник скакал по темному полю к вагону и скалил зубы, алые от далекого пожара. На нем была бурка, как у Чапаева, он кричал: «В Уфу! Вагон отправляется в Уфу!» А где-то за вагонами стали стрелять. И пожар разгорался все шире, только не удавалось разглядеть, где горит, — свет слепил глаза. Карыш сощурил их, потом раскрыл и не сразу вспомнил, что он в лесу. Прямо в шалаш били косые лучи солнца. Неподалеку стреляли. Он скинул с себя тулуп и выскочил на волю. Никого кругом не было. Только на сосне, припав к самому стволу, сидел носатый дятел
Дядя Вася стоял на просеке и разглядывал новенький автомат. К другому автомату примерялся — вешал его себе на шею — Кузнецов. Гошка вертел в руках немецкую каску.
— И что за знак такой — называемая свастика? Вот, ровно четыре виселицы срослись ну, не бывает поганей! И примерил бы, да не могу. Из-за поганого знака.
Гошка с огорчением, кинул каску в кусты. Она покатилась, Карыш провожал ее взглядом — каска легла рядом с зеленым мундиром: это был убитый фашист! И мотоцикл валялся рядом, а недалеко — другой. Карыш не стал больше разглядывать и кинулся к дяде Васе:
— Вы тут без меня! Без меня воюете!
Дядя Вася улыбнулся:
— Ну, разве ж это война? Война впереди. Мы так, маленько немецкую разведку… вот видишь, оружия добыли. Теперь и воевать можно.
— Ты меня все обманываешь! — запальчиво закричал Карыш. — Сам немцев бьет, а меня — в шалаш!
— Тихо! — Дядя Вася нахмурил брови и сжал губы, только с глазами ничего не поделать — глаза смеялись. — Постой, погоди: вот, пусть товарищи рассудят. Ребята, я, стало быть, посадил Карыша в шалаш, караулить наши вещи. И что ж? Он кинул все, а сам сюда прискакал.
— Дядя Вася!
— Постой, дядя Вася был, да весь вышел. Теперь я тебе — начальник отряда. Говори: тебя кто с караула снял?
Неизвестно, чем кончился бы этот разговор, если бы на просеке не показался старик с широкой кудрявой бородой; за плечами у него был мешок, в руках суковатая палка.
— Ваш пропуск! — с шутливой угрозой крикнул ему Гошка еще издали.
— Да это бакенщик Михеев, — проговорил кто-то.
Старик подошел поближе и тогда только сказал Гошке серьезно:
— Выйди на реку, там у меня… — он остановился, задохнувшись, — немцы избу жгут, вот тебе мой пропуск!
Он снял шапку и спросил:
— Кто тут у вас за начальника?
Он отогнул подкладку в шапке и вытащил серый конверт.
Дядя Вася взял у него конверт, вынул бумагу. Прочитав, он поглядел на партизан так, что все замолчали.
— Кузнецов, Пахомов, ко мне! — сказал — дядя Вася и отошел в сторону.
Незнакомый Карышу партизан с рябоватым лицом и Кузнецов последовали за ним. Они втроем поговорили негромко между собой, посоветовались и вернулись к отряду.
— Ну, товарищи, — сказал Василий Васильевич, — командование Красной армии доверяет нам большое дело.
Он помолчал, глянул на партизан, на бакенщика, на Карыша.
— Тут все свои, буду говорить открыто. Мы должны взорвать мост в тылу у немцев. Сегодня же. Вот… Надо обдумать, как лучше это сделать.
Кузнецов обернулся, обвел взглядом партизан, как будто подсчитывая.
Лутягин понял его и сказал:
— В открытую нападать — провалить все дело. Только шуму наделаешь.
— Ночью если… — проговорил Шитиков нерешительно.