Клятва

Калашников Павел

Ра-та-та-та! Пули резали ворота, добивали еле держащиеся доски, вскрывали лица тварям, отчего те дергались, остатками дерева вскрывая себе глотки. Несмотря на то, что рокот и галдеж оружия не утихал, монстров меньше не становилось. Щелей все больше, твари ползли свободней. Некоторые не обращали внимания на свинец.

— Твою мать, лешие!

Саша, услышав это слово и вспомнив, на что они способны, взвизгнул.

— Не ной, — буркнул Миша, проглатывая выскакивающее сердце, — Выживем, обязательно…

Даня стрелял из калаша,

пока в том еще были патроны. Дробовик он свесил, до поры, до времени. Попадать становилось все труднее. Руки устало дрожали, его трясло, пот пробивал все больше и больше. Он думал, что это его последний день. Что какая-нибудь тварь вынырнет и вцепится ему в горло. Но видя разрыдавшегося Сашу, схватившего лихорадку Мишу, и трепещущие взгляды старших, он понимал, что боится не один. Никто не хотел умирать.

«Егерь мне не поможет, — думал он, — Нет тут таких смельчаков. Пока, даже несмотря на весь ужас, я могу только одно — стрелять…»

Последний рубеж обороны провал особо причудливый леший. Выпученные, почти вываливающиеся из орбит рыбьи глаза, пухлые щеки, уродливое лицо и очень сильные, не свойственные карликовому телу, руки. Он выдрал последние доски, не дающие прохода, ринулся вперед, несмотря на вспоровшие брюхо, остатки ворот. Словно пес, он на четвереньках мчался к Дане, ловко подпрыгивая на брошенном металле. Минуя десятки пуль, он оторвался от земли. Даня не успел отклониться. Леший вцепился ему в плечи, пробив толстую шубу. Даня рухнул на пол, выронил автомат, успев лишь выставить руки. Леший зарычал, вытаращив острые зубы, разбрызгивая противные зеленые слюни ему по щеке.

Когти прошли глубже, Даня простонал. Смерть была совсем рядом. Дышала ему в лицо. Он попытался выхватить дробовик но не смог — руку свело нестерпимой судорогой.

Тварь уже почти вцепилась ему в горло, как вдруг, что-то мелькнуло над ее головой. Удар приклада. Леший пошатнулся, рухнул наземь. Рокот автомата был так близко, что еще чуть-чуть и пули бы попали в пострадавшего.

— Получи! Получи! По-лу-чи!

Саша остервенело топтал тушу лешего, от головы которого, осталось только название. Вместо нее багровело темно-красное, слизистое пятно. Саша оглянулся, тут же поднял Даню.

— Спасибо, Саш, — выдохнул он, стискивая зубы, от боли в плечах, — Спасибо…

Даня оглянулся. У испещренных ворот расстелился ковер из трупов, еще дергающихся в предсмертных конвульсиях. Из щелей ворот пробивался свет.

Больше ходоков или леших не было. Совсем.

Все сбито дышали, подрагивали и не смели опускать ружий. Одну, две, три минуты все стояли недвижимо. Было тихо.

— У-ух, — выдохнул Крюк, смотря на распластавшуюся тушу ходока-фермера, — Вроде все.

Солдаты неуверенно опускали стволы. Последними успокоились Булат с Крастером.

— Наконец-то, — Ильин выматерился, — Наконец-то… Он тут же закурил.

Еще несколько последовали его примеру.

— Эй, молодняк,

вы как? — Крюк обернулся к пацанам.

Все дрожали, пытались схватить побольше воздуха, что-то тихо бормотали.

— Понятно… Даня, ты жив?

Парень, неустанно утираясь от остаток слюней лешего, кивнул.

— Да… Сашка спас.

— Хе, — фальшиво хохотнул Крюк, — А ты не только ныть умеешь.

Саша отвернулся и хныкнул.

— Ладно, хорош пререкаться, — сказал Булат, — Патроны у меня почти вышли, один короб остался. Ты как?

— Я тоже почти пустой, — ответил Крастер, — Так что, парни, теперь вы нас кроете.

— Я вообще нема, — сказал Жгут, вышагивая из тьмы, демонстративно потряхивая автоматом.

— Я тоже, — поддержал Хабба.

В ходе недолгой переклички выяснилось, что все либо пустые, либо почти пустые.

— Мать вашу, — кряхтел Леня Паровоз, — Это вообще не дело. Надо выруливать отсюда, к остальным группам.

— Верно, — поддержал Хлеборез, — Надо сматывать. У меня такое чувство, щас еще партейка полезет. Да и вроде вьюга потише.

И правда, снаружи вьюга стихала, словно оглашая окончание битвы.

— Так, хорошо. Значит щас аккуратно выходим по несколько человек. Пока одни выходят, другие — прикрывают снаружи и наоборот. Все, пошли.

Аккуратно, словно боясь прервать устоявшуюся тишину, обе группы зашагали к воротам. Хрустели кости мертвых ходоков и леших, ботинки стучали по лужам крови и слизи. Первыми приблизились Жгут, Хлеборез и Леня Паровоз. Среди них затесался и Сашка, едва не сблевавший, от кучи трупов и отвратительного запаха тухлых яиц. Он оторвался от Миши с Даней почти сразу, сказав, что больше не может терпеть этого места и хочет быстрей наружу.

Все они навалились, чуть приоткрыли одну дверь ворот. Свет проник внутрь, осветил уставшие, вспотевшие лица сталкеров. Едва первые из них успели сделать шаг, как вдруг землю тряхнуло. Еще раз. Еще.

Все быстро переглянулись, чуть попятились. Тонкую белую струю, затмила тень, пожирающая все отблески света, бегущих из щелей меж досок.

Сталкеры застыли, было слышно лишь тяжелые вздохи. Булат, дрожащими руками схватил пулемет.

За воротами раздалось спертое, прерывистое дыхание, схожее с медвежьим рыком. Еще тяжелый шаг, пошатнувший ворота.

Даня, чувствуя как холодный пот пробивает его в очередной раз, несмотря на животный страх, посмотрел наверх. Оттуда, из развороченных досок, глядел огромный, размером с яблоко, ядовито оранжевый, глаз. Существо за воротами медленно осмотрело испуганных букашек, трусливо пятившихся назад. Его взгляд остановился на трясущемся, словно зяблике, пареньке, из глаз которого лились слезы.

Саша, почувствовав как в животе пустеет, а сердце прячется в пятки, задрожал пуще прежнего, побледнел. Он аккуратно, очень медленно обернулся, посмотрел на остальных и дрожащими губами спросил: