Клык
Шрифт:
— Клык, — выдохнула я.
Он еще раз моргает. Его незаплывший глаз широко открывается и смотрит на меня. Клык силится что-то сказать:
— Шштако?
Вообще-то я стоик. Это все давно поняли. Но сейчас во мне будто плотину прорвало. Я опять уронила голову ему на грудь и зарыдала.
85
— Пусти меня, немедленно отпусти! Я тебе приказываю! — Это вопит профессор Гюнтер-Хаген. — Ты совсем рассудок потерял? Забыл, кто
Я оглянулась и вижу, как Дилан схватил Полотняного со спины и держит так, что тому не рыпнуться. На его лице, забрызганном кровью, с чернеющим подбитым глазом, горят ярость и ненависть.
— Нет, это ты забыл, кто я такой. — Дилан еще сильнее заламывает Кошмарику руки. — Я не робот. У меня собственный разум есть.
— Но ты… ты мне жизнью обязан, — заикается Г-Х.
— Не уверен, что мне эта жизнь нужна, — грустно говорит Дилан и смотрит на нас с Клыком.
Профессор наконец замечает, что Клык жив и даже пришел в сознание, и глаза у него вылезают из орбит:
— Не понимаю. Как это произошло? Это вопреки всякому здравому смыслу!
— Это ты «вопреки всякому здравому смыслу», — кричу я ему сквозь слезы. — Мы тебе не подопытные кролики или, как ты выражаешься, «объекты». Когда только вы, люди, это наконец поймете?
— Мне теперь все ясно. — Голос у Дилана странно ровный и подозрительно спокойный. — Мне теперь все ясно — и кто ты такой, и каким ты меня создал, и чем я стану.
Он оглянулся через плечо. Чуть в стороне стоит больничная каталка.
— Игги, помоги-ка мне. Держи его за ноги.
Вдвоем они подняли брыкающегося доктора на каталку.
— Надж, Газзи, Ангел, давайте с нами. Привязывайте его покрепче.
Я оторопела, глядя, как моя стая пристегивает ремнями к каталке этого ученого убийцу. Ровно так, как пристегивали к таким же каталкам каждого из нас большую часть наших недлинных жизней.
Но то, что я увидела в следующий момент, ошарашило меня еще больше.
Дилан берет еще один полный адреналина шприц — на тумбочке у койки Клыка их несколько.
— Отлично. Как раз то, что нам нужно. — Как заправская медсестра, он нажал поршень, выдавив из шприца остатки воздуха. Сразу видно, он на уколах вырос.
Доктор Гюнтер-Хаген вытянул шею взглянуть на свою разоренную лабораторию: охранники, полностью выведенные из строя, Клык, «объект» его смертоносного эксперимента, оживший непостижимым образом. И его гениальное творение, Дилан, который вот-вот его прикончит.
— Вот, оказывается, что называется зеркальным отображением, — шепчет Газзи. — Лекарство-то, видать, на всех одно.
— Дилан, ты не отдаешь себе отчета в том, что творишь, — делает Кошмарик последнюю попытку.
— Ребята, подержите ему, пожалуйста, руку. — Дилан отдает стае ясные и четкие
Только как же он мне страшен!
Надж кусает губы. Ангел не поднимает от пола глаз.
Внезапно в моем сознании встает воспоминание. «Наступит день, и в считаные доли секунды мы поймем смысл жизни». Кажется, эти слова были сказаны давным-давно. Неожиданно для самой себя я прошу его:
— О боже! Дилан, не надо! Хватит! Достаточно!
Дилан поднимает шприц в воздух. Беспрекословно, по первому моему слову.
— Хорошо, Макс.
Он смотрит на меня, потом на Клыка. Потом переводит взгляд на Г-Х.
И всаживает иглу себе в руку.
Эпилог
Послушайте теперь, до чего мы дожили, пройдя огонь, воду и медные трубы.
В моем нарядном платье я совершенно деревянная. Но даже я не могу не признать — оно совершенно потрясающее. Смотрю на свое кремовое одеяние и думаю, как бы не замазать его кровью или грязью, пока все это не кончится. Сегодня утром пришла парикмахер и сделала нам всем прически. Никогда еще ореол Ангеловых кудряшек не был таким совершенным. И таким сияющим чистотой. Надж, с длинными каштановыми локонами, падающими ей на плечи, стала еще больше похожа на фотомодель. На них обеих одинаковые платья из шуршащего шелка. А в руках у нас букеты полевых цветов, которые мы сами собрали сегодня утром в горах Колорадо.
Надж подходит ко мне. Мы обе стоим у двери тента, подглядывая в щелку. День сегодня неописуемой красоты! Солнце яркое, небо синее, а трава и деревья, точно каждый листок только что с мылом вымыли. Прямо перед нами под аркой из ветвей два ряда белых стульев, и между ними раскатан длинный красный ковер.
Надж смотрит на меня и улыбается:
— Какая ты сегодня красивая!
На что я могу только нервно хихикнуть.
Утром я до блеска надраила себя в душе мочалкой. А парикмахер убрала у меня со лба волосы и заплела вокруг головы французскую косичку, вплетя по цветку в каждую прядь — не отличишь, где прическа, а где венок.
Наши многочисленные синяки и ссадины совершенно зажили. От увечий Клыка остались одни дурные воспоминания, как и от неудавшейся попытки самоубийства Дилана. Препарат на его организм не оказал вообще никакого действия. По крайней мере, пока. Доктора Кошмарика мы больше не видели. В тот день, прежде чем улететь из его логова, мы пинками затолкали его в лабораторный холодильник. Но я уверена, один из его прихвостней очухался и выпустил его оттуда раньше, чем он превратился в сосульку.
— А там что, свадебный церемониймейстер? — шепчет Надж.