Ключ к Ребекке

Фоллетт Кен

— Вы думаете, что женитесь еще раз?

— Добрая половина английского контингента в Каире пытается подобрать мне пару.

Уильям пожал плечами. На самом деле он не знал ответа. Елена, казалось, поняла, по крайней мере она замолчала и принялась за еду.

После ужина Джафар подал им кофе в гостиную. В это время суток Вандам обычно откупоривал бутылку, но сегодня ему этого не хотелось. Он отослал Джафара спать, они медленно пили кофе. Вандам курил.

Вдруг он почувствовал, что ему не хватает музыки. Когда-то он очень любил музыку, но затем она исчезла из его

жизни. Сейчас же, когда мягкий ночной воздух проникал через открытое окно, завивая кольцами дым от сигареты, ему захотелось услышать чистые восхитительные звуки, ощутить сладкую гармонию, почувствовать ритм красивой мелодии. Уильям подошел к пианино и полистал ноты. Елена молча за ним наблюдала. Он заиграл «К Элизе». Первые несколько нот прозвучали с обычной для Бетховена подкупающей простотой и сменились нарастающими витиеватыми переливами. Способность играть моментально вернулась к нему, как будто он никогда не бросал. Его пальцы сами забегали по клавишам — он всегда считал это чудом.

Закончив играть, он вернулся к Елене, сел рядом с ней и поцеловал ее в щеку. Ее лицо было мокрым от слез. Она сказала:

— Уильям, я люблю тебя всем сердцем.

Они шепчутся.

— Я люблю твои уши, — говорит она.

— Никто еще не пробовал их облизывать, — говорит он.

Она хихикает.

— Тебе так нравится?

— Да, да. — Он вздыхает. — Можно я?..

— Расстегни пуговицы… здесь… да, вот так…

— Я выключу свет.

— Нет, я хочу видеть тебя…

— Светит луна, — щелчок, — видишь, как светло…

— Скорее, иди сюда.

— Я уже здесь.

— Поцелуй меня еще раз, Уильям.

Они некоторое время не разговаривают.

— Можно я это сниму? — спрашивает он.

— Давай помогу… вот так.

— О! Какие же они красивые…

— Я рада, что тебе нравится… сделай так еще раз… сильнее… сожми немного… о Боже…

Через мгновение:

— Теперь я хочу почувствовать твою грудь. Чертовы пуговицы… я порвала рубашку.

— Черт с ней.

— О, я так и знала… Смотри.

— Что?

— Наша кожа в свете луны… ты такой бледный, а я такая черная, смотри…

— Вижу.

— Прикоснись ко мне. Погладь меня. Тискай меня, щипай меня, изучай меня, я хочу, чтобы твои руки были везде…

— Да…

— …Повсюду, твои руки — здесь, о да… особенно здесь, о, ты знаешь, ты точно знаешь где…

— Ты такая мягкая внутри.

— Это сон.

— Нет, это реальность.

— Я не хочу просыпаться.

— Такая нежная…

— А ты такой твердый… можно я поцелую?

— Да, прошу тебя… А! Господи, как хорошо… Господи!

— Уильям?

— Да?

— Сейчас?

— О да.

— …Сними их.

— Шелковые.

— Да, снимай скорее.

— Хорошо.

— Я так долго этого ждала…

У нее вырывается стон, он издает какой-то звук, похожий на рыдание, а потом — только их прерывистое дыхание. Наконец он начинает громко кричать, она заглушает его крики поцелуями, а затем и она зарывается лицом в подушки и пронзительно кричит, а он, не привыкший к этому, спрашивает, что он делает неправильно,

и она говорит:

— Все хорошо, все хорошо, все хорошо…

…И вот ее тело обмякло. Она лежит с закрытыми глазами, на обнаженной груди блестят капельки пота. Как только ее дыхание нормализуется, она открывает глаза и говорит:

— Теперь я знаю, как это должно быть!

Он смеется и, поймав ее лукавый взгляд, признается:

— Именно об этом я сейчас и думал.

Тогда они оба смеются, и он говорит:

— Знаешь, после этого я делал разное… ну, знаешь… но не думаю, что я когда-нибудь смеялся…

— Я так рада, — говорит она. — Уильям, я так рада!

18

Роммель чувствовал запах моря. В Тобруке жара, пыль и мухи досаждали так же, как и в пустыне, но, когда он ощущал на своем лице соленую свежесть, принесенную с моря легким бризом, все это казалось не таким уж невыносимым.

В передвижной командный пункт зашел фон Меллентин с отчетом от разведотдела.

— Добрый вечер, фельдмаршал.

Роммель улыбнулся. Его повысили после победы при Тобруке, и он еще не привык к новому званию.

— Есть новости?

— Донесение от агента в Каире. Он сообщает, что оборонительный рубеж Мерса-Матрух плохо защищен посередине.

Роммель взял отчет, начал просматривать его и тут же усмехнулся: союзники предполагают, что он предпримет обходный маневр на южном фланге обороны противника, — похоже, англичане наконец-то начали работать мозгами.

— Значит, вот в этом месте минное поле наименее насыщенное… Но здесь же линию защищают две колонны. Что такое колонна?

— Они используют новый термин. По словам одного из военнопленных, колонна — это бригада, которая имела два столкновения с бронетанковыми войсками.

— То есть ослабленные части?

— Да.

Роммель ткнул пальцем в отчет.

— Если это правда, мы можем прорвать линию Мерса-Матрух сразу, как только до нее доберемся.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы проверить сведения в ближайшие дни, — сказал фон Меллентин. — В прошлый раз этот агент оказался прав.

Дверь в штаб открылась, вошел Кессельринг.

Роммель был неприятно удивлен.

— Фельдмаршал! — воскликнул он. — Я полагал, что вы на Сицилии.

— Я был там. — Кессельринг потопал ногами, отряхивая пыль со своих изящных ботинок. — Я прилетел сюда, чтобы повидаться с вами. Черт возьми, Роммель, разве отданные вам приказания недостаточно ясны? Вы должны были продвинуться до Тобрука, не дальше!

Роммель уселся в походный шезлонг. Надежда, что обойдется без вмешательства Кессельринга хотя бы на этот раз, не оправдалась.

— Обстоятельства изменились.

— Но полученные вами приказы были подтверждены верховным командованием итальянской группы войск, — вскричал Кессельринг. — А вы что сказали в ответ на это? Поблагодарили за «совет» и пригласили Бастико отобедать с вами в Каире!

Ничто так не раздражало Роммеля, как приказы от итальянцев.

— Итальянцы ничего не сделали в этой войне! — мстительно буркнул он.