Ключ от королевства
Шрифт:
— Ну ты идёшь? Сколько можно ждать?
Я не заставила себя упрашивать. Страшно хотелось побродить по городу тысячи харчевен.
— Его величество передавал тебе привет, — сказала я, выскочив во двор и прыгая на одной ножке, чтобы повыше натянуть сапог.
Он покосился на меня, как волк на капусту:
— Знаю. Я его встретил.
И вот теперь мы шли с ним по улице, он рассказывал о секретах местной кухни и делал вид, что ничего не происходит.
— А почему ты с посохом? — как бы невзначай спросила я, разглядывая узловатую
— Его величество велел, — сухо отозвался Гарольд. — Приграничье… Так вот. Площадь пятиугольная, на одном углу пекарня, на другом коптильня, потом ещё одна пекарня, потом кабачок одного моряка — если он ещё не умер, конечно. А на пятом углу — «Пятый угол», ты увидишь, там подают птицу, запечённую…
— Гарольд, — сказала я, обрывая его безо всякой вежливости. — Когда ты думаешь учить меня волшебству?
Он так горько и укоризненно посмотрел, будто я посреди весёлого пира напомнила о его неизлечимой болезни.
— Гарольд, — сказала я твёрдо. — У меня два младших брата. Я пыталась их учить читать. Это ужасно. Проще убить.
Он отвёл глаза.
— А потом они пошли в школу, и ничего — читают, пишут… Значит, их всё-таки можно было научить?
— Это не твоего ума дело, — сказал он хрипло. — Я обещал тебя выучить — и выучу. Будь спокойна.
— Когда?
— Завтра!
— Почему не сегодня?
— Слушай… что ты пристала? Давай спокойно поедим хотя бы… Мы в этом городе никогда уже не будем, понимаешь, никогда! Перейдём границу — и тю-тю, обратно дороги нет…
Я замолчала. Он был по-своему прав. Весь город прорезан был ручьями, через них вели горбатые мостики. Кое-где с каменных крыш струились водопады. Вертелись мельничные колеса — и мололи на мельницах не только муку. Один квартал насквозь пропах корицей, в другом я расчихалась от перца. Вода журчала так, что звенело в ушах. В круглых озёрцах плавали утки, а кое-где, присмотревшись, можно было разглядеть спину огромной рыбины…
— Гарольд! Дружище!
Я подняла голову. Навстречу нам шагал по улице человек в одежде матроса; у него были такие широкие плечи и такие длинные руки, что, когда он открыл объятия, улица оказалась полностью перегороженной.
— Дядя Щук!
Гарольд по-настоящему обрадовался. Моряк обхватил его вместе с посохом, помял, потискал и отпустил. Я на всякий случай отошла в сторону: меня так тискать нельзя. Сломаюсь.
— Лена, — Гарольд почувствовал неловкость, — это старый приятель моего отца… дядя Щук. Дядя, это Лена — наш новый маг дороги, — последние слова Гарольд произнёс совсем тихо, себе под нос.
— Искал тебя! — закричал дядя Щук на всю улицу (не то он был глуховат, не то морские штормы приучили его разговаривать во всю мощь лёгких). — Сказали, пошёл в «Пять углов»! Гарольд, мальчик, да разве «Пять углов» дело? Пошли в «Хрусталь»! Угощаю!
Гарольд на секунду растерялся:
— Дядя, у меня, это, деньги есть, что же я буду… неудобно выходит…
— В последний раз видимся! —
— Но я же не один.
— Друга сына моего друга, нового мага дороги — угощаю!
Оказывается, дядя вовсе не был глухим. Только как бы ему объяснить, что «Лена» — имя девочки?
И стоит ли объяснять?
Этот «Хрусталь», честно говоря, стоил того, чтобы на него посмотреть. Я вошла — и разинула рот.
Хрустальный грот. Хрустальные колонны. Свечи в хрустальных шарах плавают в круглом озерце с хрустально-прозрачной водой. И потолок прозрачный! Видно — хоть и искажённое — небо, и дым поднимается вверх по прозрачному дымоходу… Одна стена тоже наполовину прозрачная, мутноватая, правда, как толстый лёд, вся в трещинках и мелких цветных прожилках. За стеной горели огни — получалось очень красиво.
Людей было совсем немного — в одном углу трое горожан жевали, хлебали, негромко переговаривались. В другом ужинала супружеская пара с мальчиком. Перед пацаном на столе высилась цветная башенка с зубцами, флажками, с лепестками и листьями — десерт? Мороженое?
И я такое хочу!
Дядя Щук усадил нас с Гарольдом за столик под хрустальной гроздью винограда. Свет дробился в каждой виноградинке, переливался красным, зелёным, бирюзовым. Даже Гарольд, кажется, забыл о своих бедах и заулыбался, предвкушая отличнейший вечер.
— Видишь его? — Дядя Щук склонился ко мне, ткнул пальцем в Гарольда. — С отцом его сто морей прошёл. Вот это был друг! На дне успокоился. Из наших был, из простых. А сын уродился в Королевство… И вот теперь — прощайся. Жили-были — все, уходят, а чего им не сидится? Сидели бы… Несёт их нелёгкая по таким местам, что не за столом будь сказано. Неймётся. А почему?
— Дядя! — Гарольд нахмурился. Посох его, непрочно прислонённый к спинке стула, упал. Гарольд поставил его снова — посох заново грохнулся.
— Да пристрой его где-нибудь, — печально посоветовал дядя Щук. — Я понимаю. Король сказал — в поход, значит, в поход. Ну, коли в последний раз за человеческим столом сидите… Какого тебе, Гар? Сладкого?
— Да. — Гарольд пристроил свой посох в углу. — И ей, — кивнул на меня, — тоже.
— Так ты девчонка? — Дядя Щук если и удивился, то не очень. — Ох, времена пошли, у Оберона в магах дороги девчонка служит… Сейчас принесут.
Он встал и удалился за хрустальную стену. Стена была неровная: дядина тень плыла, делаясь то больше, то меньше, будто отражение в комнате кривых зеркал, и наконец встретилась с другой тенью. Послышался неразборчивый шёпот: кажется, дядя заказывал для нас ужин.
— Здесь всё дорогое, да?
— Ага. — Гарольд улыбался. — Сейчас вино принесут. Сладкое. Тебе тоже можно.
— А у тебя отец был моряком?
— Да.
— А чего ты не рассказывал?
— А тебе разве интересно?