Ключ от рая
Шрифт:
— Аллах простит вас, — сказал хан, не глядя на них, и повернул свою кобылу мордой к реке.
— За таких жен нечего прощать, — заявил кто-то уверенно. — Наоборот, вы заслужите себе рай.
Двое подошли к женщине. Первый легко подхватил ее на руки, второй сразу же стал натягивать на нее чувал. Женщина пронзительно закричала. Сперва крик ее был громким и резким, а потом, когда чувал завязали, сделался сразу глухим, словно доносился из-за войлочных стен кибитки.
Когда чувал понесли к реке, толпа снова заволновалась. Отчетливо послышались голоса тех, кто стоял поближе:
— Что
— Нечего таких жалеть. Пусть знает, собака!
— Таких только в воду бросать!
На берегу двое мужчин перехватили чувал так, чтобы удобней было держать, раскачали и бросили в реку. На лету чувал забился, но эти движения уже воспринимались как агония обреченного на смерть тела. Через секунду чувал с сильным всплеском упал в воду и исчез в ней, а поднятую волну течением отнесло в сторону.
— Ты понял, чем он хочет взять? — сказал Каушут, кивнув на хана.
— Еще бы! Но боюсь, таким путем он многого не добьется. Зло никому еще не приносило доброго имени.
Каушут согласно кивнул головой.
Всадники продолжали путь.
С самой границы иранская земля показалась двум всадникам пустыней, в которой не могли обитать ни люди, ни звери. Но как только они вступили на окраину аула Апбас-хана, откуда-то, словно из-под земли, вырос здоровый белый кобель и преградил им путь. Хоть и боялся вцепиться в ноги или в хвосты лошадей, лаял без передышки, злобно раскрывая красную пасть.
— Ну и собаки у них, видно, как сами! — сердито сказал Тач-гок.
На громкий лай из крайнего дома вышли два человека. Вначале они смотрели спокойно. Но признав во всадниках чужеземцев, насторожились и через минуту скрылись в доме. А когда появились снова, в их руках уже были ружья. Всадники видели, как они повернулись в сторону аула и стали что-то выкрикивать.
Из всех слов Тач-гок и Каушут смогли разобрать только два: «туркмен» и «теке» [10] . И без переводчика было ясно, что два гаджара [11] были настроены отнюдь не дружелюбно.
10
Теке (текинцы) — одно из туркменских племен.
11
Гаджар — иранец, перс.
Белый кобель затих и исчез так же неожиданно, как и появился. Всадники тронулись дальше.
А тем временем весь аул Апбас-хана был уже поднят на ноги. Со всех сторон сбегались люди, кто с чем, с палками, ружьями, ножами… Когда Каушут и Тач-гок остановились перед крайним жилищем, впереди уже стояли полукольцом человек сто вооруженных людей.
Каушут соскочил с коня и, не выказывая волнения, оглядел толпу. Взгляд его остановился на усатом персе, который на вид был постарше всех остальных. Каушут сделал несколько шагов в его сторону и остановился.
— Саламалейкум! — поздоровался он почтительно.
Усатый перс уперся прикладом ружья в землю.
— Валейкум эссалам, туркмен.
Каушут попытался
— Мы пришли… Мы — не воевать… Апбас-хан муше-реф. Апбас-хан мерам… [12] .
Перс медленно повернул голову и крикнул поверх плеча:
— Мухамед!
Из толпы вышел очень смуглый человек, который и был, вероятно, Мухамедом. Усатый перс что-то сказал ему по-своему, после чего Мухамед повернулся к Каушу-ту и обратился к нему на не очень чистом, но понятном туркменском языке:
12
Примерно: мы идем к Апбас-хану (перс.).
— Гость-ага, слушаем вас!
Это «гость-ага» в сочетании с вооруженной толпой так рассмешило Тач-гока, что он не удержался от улыбки, но вовремя прикрыл губы рукой.
Каушут же с невозмутимым лидом продолжал переговоры.
— Мы послы. Мы пришли без людей и оружия, чтобы только поговорить с вашим ханом, потому что слышали, что у вас в ауле девять наших пленников. Мы просим вас провести меня и моего спутника в дом Апбас-хана.
Переводчик объяснил все это усатому персу, и тот дал приказ людям расходиться. Толпа стала медленно рассеиваться. Но некоторые, даже отойдя к своим домам, все продолжали оглядываться на чужеземцев, словно стараясь получше запомнить их лица.
Мухамед и усатый перс повели гостей к Апбас-хану. Всю дорогу их провожали любопытные взгляды иранцев.
Дом Апбас-хана находился в самом центре аула. Каушут и сопровождавшие его вошли во двор, огороженный глинобитным забором. Хозяин дома лежал под навесом и играл в шахматы с каким-то стариком.
Апбас-хан хоть и слыхал уже о прибытии гостей, но был поглощен шахматами настолько, что никак не отозвался на эту новость. И даже когда чужестранцы появились у его двора, он только кивнул: «Введите!» — и снова уставился на фигуры.
Каушут и Тач-гок привязали своих коней, подошли к хану и почтительно поприветствовали его. Хан молча пожал им руки, а взгляд его так и не оторвался от доски. Друзья присели на край ковра и на всякий случай помолились аллаху.
Хан, видя, что противник все еще намеревается сопротивляться, угрожающе кашлянул. Противник подумал немного и, вздохнув, признал себя побежденным. Лицо хана довольно засветилось, он уперся обеими руками в палас, слегка отодвинулся назад и словно тут только заметил двух незнакомцев, сидевших напротив него. Хан перевел удивленный взгляд на усатого перса, и тот поспешно рассказал ему о цели визита гостей.
Апбас-хан похлопал ладонями по голенищам сапог, поразмыслил немного, потом взгляд его остановился на хурджуне, лежавшем у ног Каушута.
— Что там, в хурджуне? — спросил он.
— Там одна круглая лепешка, — ответил Каушут.
Апбас-хан весело рассмеялся:
— И стоило этой лепешке ехать так далеко?
— Бывает, хан, и целые аулы из-за такой лепешки садятся на коня.
Каушут намекал на те налеты и грабежи, которые Апбас-хан совершал в Серахсе. Хан сразу понял это, и лицо его изменилось.