Ключ от рая
Шрифт:
Всадники остановились невдалеке и поздоровались.
Пенди-бай дал знак, и Джаллы приступил к своему делу:
— Эй, молодцы, вы попали на свадьбу. Милости просим, слезайте со своих коней! Сейчас как раз начинается гореш [14] . Кто хочет, подвязывайте кушаки, и прошу сюда, на середину!..
— Гореш — это дело, — сказал Хемракули-хан. — А ну, джигиты, слезай, посмотрим, с кем тут потягаться.
Начался гореш. Большинство, вслед за молодежью, отправились к месту состязания. И только Пенди-бай,
14
Гореш — борьба.
— В Язи [15] они обычно не слишком бесчинствовали. А тут появился этот Кичи-кел, и они дошли до того, что хотели даже водой завладеть…
Пенди-бай перебил его:
— Разве Кичи-кел родом не из Караахмета? Что, у него и в Язи кто-то есть?
— У таких людей только для доброй памяти никого нет! — с горечью ответил Непес-мулла. — А как начнут враждовать, так каждую душу припомнят! Л оди говорят, от него еще раньше все родственники отказались. Тогда он пришел к Мядемину и сказал ему: «Хоть я и туркмен, но туркмены меня кровно обидели. Они убили моего отца…»
15
Язи — одно из туркменских племен.
— Говорят, он даже на стариков плетью замахивался…
— Про него еще и не то можно сказать!.. Когда в Караахмете убили его отца, который был там старейшиной, он вообразил, что его самого должны теперь поставить на место родителя. Но назначили другого. Кичи-кел разозлился и, чтобы отомстить аульчанам, примкнул к нукерам Хемракули-хана, слугам Мядемина. Сначала старался насолить своим, а потом ненависть его перешла на весь мир. Особенно достается от него родным…
Шум вокруг места состязаний усилился, так что Непес-мулла вынужден был прервать свой рассказ.
— Крути! Вали! Подними его! — доносилось со стороны наблюдавших за борьбой.
Этот шум подействовал и на Пенди-бая. К тому же ему не хотелось омрачать свадьбу разговорами, которые они вели под навесом. Он оглядел собеседников и сказал:
— Мулла, хоть мы сами уже и не сможем участвовать в гореше и приза не заработаем, может, хоть подойдем к тем, кто криком помогает пальванам?
Непес-мулла кивнул головой:
— Ты прав, и это тоже интересно.
Все поднялись.
Посередине площадки для гореша стоял Хемракули. Чувствовал он себя как нельзя лучше.
Подошедшие получили подтверждение второй его победы: Курбан вывел на середину второго барана, выставленного на приз. Рот Хемракули-хана не закрывался от удовольствия.
Кто-то сказал:
— И бог дает баю, и Пенди-бай дает баю, — имея в виду выигрыш Хемракули.
— Что ж ты плачешь! Иди! Победишь, тоже приз получишь.
— Куда мне с этими. Они ж, кроме драки, ничего
Хемракули-хан по обычаю коснулся лба барана и горделиво повернулся к своим воинам.
Из числа нукеров, стоявших в сторонке с кинжалами эа поясом, вышел Кичи-кел.
— Сто лет живи, хан-ага! — поздравил он своего командира и принял от него барана.
— Даже если он проживет сто лет, тебе на семена все равно ничего не достанется! — воскликнул недовольный Келхан Кепеле.
Кичи-кел обернулся и быстро нашел глазами того, кто это сказал. И, проводя мимо барана, проговорил вполголоса, так, чтобы не услышали другие:
— Держи язык за зубами, ленивый вол!
— Вол хоть поле пашет. А такие собаки, как ты, только лают на своих и чужих, да еще целые своры за собой водят!
Кичи-кел невольно схватился за рукоятку кинжала, но тут же опустил руку.
— Хоть я и собака, но я не хочу скандала. Скажи спасибо, что сейчас свадьба…
Келхана Кепеле это ничуть не напугало.
— Вон, смотри, у твоего аги от жадности зад обмарался. Иди лучше сковырни его навоз своей железкой!
Кичи-кел весь задрожал от злости, В другом месте он не простил бы таких слов, но тут боялся гнева Хемракули, которому все празднество пришлось как нельзя более по душе. Поэтому он проглотил обиду и только бросил, отворачиваясь, Келхану:
— Зад в навозе не у хана, а у ленивых ролов, как ты.
Келхан же отвечал нарочно громко, чтобы могли слышать и другие:
— Конечно! Хемракули и не может быть в навозе, пока у него есть такие подлизалы, как ты!
Кичи-кел скрипнул зубами и совсем отошел от Келхана, слыша, как уже вокруг них начали раздаваться смешки. Но главное внимание людей было приковано к поединку. Посередине все еще расхаживал довольный, как петух, Хемракули-хан. А зрители роптали меж собой: «Неужели все призы заберут теперь нукеры Мяде-мина? Неужели среди стольких туркмен не найдется никого, кто повалил бы Хемракули?» Однако никто не решался выйти на середину.
Видя, что состязание грозит оборваться, глашатай Джаллы начал подстрекать собравшихся:
— А ну, кто силен, выходи на борьбу с Хемракули-ханом! Приз — лучшая овца из стада Пенди-бая! Туркмены, покажите свою силу и храбрость!
— Ты бы не орал, Джаллы, а лучше бы сам шел на середину!
— Ах, если б за голос что-то давали или можно было бы им бороться, я давно свернул бы шею Хемракули. А руки, разве у меня руки? Что у курицы ляжка, что у меня рука — все одинаково!
Племянник Дангатара Курбан в это время прислуживал гостям. Но и он остановился.
На середину вышел Келхан Кепеле и засучил рукава. Зрители с удивлением переглядывались между собой. Хотя Келхан и был здоровым на вид, но не относился к числу пальванов, выступающих на свадьбах. И вышел он сейчас, конечно, не ради приза, а лишь из неприязни к нукерам и их вожаку, распаленный к тому же схваткой с Кичи-келом. Лицо его было суровым, на толстых волосатых ногах, видных из-под засученных штанов, чуть подрагивали мышцы. Однако в сравнении с Хемракули он все же выглядел слабейшим.