Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2)
Шрифт:
Это как же получалось? Они с Рыжиком рискуют жизнью, отражают яростный натиск зорзов и страшных чудинов, не спят по ночам, карауля волшебные места, которыми враг стремится завладеть, во что бы то ни стало. Тут Гвинпин по понятным причинам хотел было покраснеть, в глубине души чувствуя себя не очень-то прилежным стражем, но это у него не вышло, поскольку деревянные куклы вообще не краснеют. И к тому же ведь это был только сон! Между тем девушке, по-видимому, наскучило сидеть позади, и она, задорно крикнув что-то Молчуну, пересела на нос лодки, спиной к немому друиду, усиленно работавшему веслами лицом к солнцу. Лавки на стариковской лодке были расположены так, что место для пассажира было ближе к корме, а весла к носу. Ветер между тем усиливался, Гвинпин видел это по вскипающим барашкам волн и мелким бурунчикам, которые посылали весла. Гвиннеус уже собрался посмотреть пока что какой-нибудь другой сон, как вдруг он услышал резкий крик птицы. Серая,
По всему телу немого пробежала сильная волна судороги, и он выпустил из рук весла, которые безвольно повисли в уключинах. Молчун стал меняться и трансформироваться: глаза вылезли из орбит, и на лице появилось выражение страшной, нечеловеческой муки. Девушка по-прежнему ничего не видела и не слышала; сидя спиной к друиду, она что-то громко и увлеченно распевала, бесстрашно глядя навстречу ветру, который норовил непременно растрепать её косу.
Между тем друид стал медленно подниматься с лавки. В этот миг Рута, все ещё что-то напевающая, обернулась к Молчуну, указывая рукой на особенно высокую волну, и растерянно замерла, испуганно глядя на друида. Молчун перешагнул через лавку для пассажира и приблизился к девушке вплотную, почти касаясь её полами куртки. Рута, наконец, обрела дар речи и тревожно заглянула друиду в глаза.
– Что с тобой, Йонас? Тебе плохо?
Гвинпину показалось, что молодой человек сейчас обнимет красивую девушку, поцелует её или ещё что-нибудь в этом роде. Он разбирался в людях, тем более, когда им по двадцать лет и они не противны друг другу. Иначе, зачем бы ей тогда соглашаться на уединенную прогулку по морю с симпатичным парнем, который, к тому же, владеет тайными искусствами лесных жрецов? Деревянный философ саркастически усмехнулся и собрался уже просыпаться где-то на самом дне его сознания росло чувство вины за очередной сон на посту. И вдруг Молчун сделал то, чего Гвинпин от него никак не ожидал. Молодой друид улыбнулся девушке, затем коротко размахнулся и ткнул её твердой ладонью куда-то в область шеи, там, где прелестное ушко ещё не скрывали красивые русые волосы. Девушка, очевидно, вскрикнула и стала медленно оседать на дно лодки. Друид небрежно подхватил её и, сдвинув доску, усадил бесчувственное тело на лавку, прислонив его к борту. Затем друид протянул руку и коснулся её платья. Гвинпин, и без того натянутый как струна, весь подобрался и едва удержался на грани сна. Молчун развязал пояс Руты, но на этом все его поползновения на девичью честь и завершились. Друид вытянул руки девушки вперед и крепко связал их, затянув напоследок хитрым узлом, принципа которого Гвинпин не успел разглядеть. После чего друид вновь уселся за весла, развернул лодку и быстро повел её в открытое море. Последним, что видела кукла перед тем, как проснуться, была все та же птица, которая летела, задыхаясь на ветру, вслед за лодкой. И Гвиннеус мог бы поклясться - она летела именно за друидом.
Пробуждение нерадивого стража было тоже отнюдь не из приятных. Крепкая мозолистая ладонь плотно зажала ему рот, и все попытки Гвинпина вырваться были безуспешны. Тем не менее, больше с ним ничего страшного не произошло, кроме разве что того, как взглянул на него Лисовин круглыми от бешенства глазами. Через некоторое время ладонь освободила клюв куклы, и она увидела сквозь тьму очертания сидящей рядом с ней старой женщины, закутанной в большой темно-серый плащ. Плащ делал сейчас друидессу почти не видимой во мгле, окутавшей кладбище друидов. И тут же где-то неподалеку в лесу послышался тихий стон, словно кто-то изо всех сил пытался сдержать душащий его кашель, или же это просто укладывалась в гнезде беспокойная ночная птица. Лисовин и Ралина быстро переглянулись и одновременно легли в высокую траву, в которой утопала могильная плита. Одновременно они стянули с плиты Гвиннеуса. Сюда кто-то шел, и на счастье куклы, её друзья появились здесь раньше.
В траве тут и там перелетали светлячки, серебряно позвенивали бессонные кузнечики-пираты, те, что вооружены длинными мягкими сабельками яйцекладов, а в лесу изредка подавал неприятный голос козодой, уже вылетевший на ночную охоту. И ещё была опасность, которая с каждой минутой приближалась.
Чудь появилась из лесу бесшумно - Гнус был хорошим воеводой. Три маленьких отряда воинов одновременно скользнули в траву, и только редкие колыхания стеблей выдавали их движение к центру поля, где раскинулось заповедное кладбище. Гвинпин, прежде не причислявший себя к робкому десятку, откровенно задрожал всем телом, едва заметив, как
Первой взметнулась трава справа от Гвинпина. Длинные зеленые плети захлестнули двух воинов, спутали ноги, обвились вокруг тел, потянулись к горлу. Одному чудину не повезло - его шею обхватила валявшаяся неподалеку и вдруг ожившая ветка. Воин не успел сорвать удавку, задохнувшись молча, чтобы не привлечь криком врага. Второй чудин вырвался из травяной петли, но при этом не выдержал и заорал от ужаса, выдав себя защитникам кладбища. Ралина закрыла глаза и что-то прошептала на непонятном, шелестящем лиственном языке. Немедленно зашуршало в траве, и на зов друидессы явились три змеи. Судя по окраске, это были гадюки, но необычно больших размеров, явно патриархи в своем ползучем мире. Друидесса коротко вскрикнула, и Гвинпин готов был поклясться, что это было слово "Убей!", только на змеином языке. Змеи стремительно скользнули в траву во всех трех направлениях, и каждая понеслась к своим жертвам.
Атака гадов не замедлила дать результаты: почти одновременно в каждом из отрядов нападавших раздались громкие крики боли и испуга, а несколько чудинов вскочили и стали яростно тыкать копьями себе под ноги. Но в густой и высокой траве разглядеть змей было не так-то просто, а они скользили по клеверному ковру как по воде, нанося смертоносные укусы направо и налево. Наконец раздался торжествующий вопль, и рослый чудин поднял в небо копье, на котором яростно извивалась нанизанная на него огромная гадюка. Через минуту победный крик раздался и с другого края поля. Третья же змея, видимо, уползла, успев, однако укусить одного или двоих.
Тем временем чудины, видимо, поняли, что окружающая их трава может таить и другие опасности. Они остановились посреди поля и залегли, перекликаясь тихими гортанными голосами. Нападавшие уразумели, что опасность исходит от волшебства лесных колдунов, и теперь хотели, чтобы в дело вступили и зорзы, употребив против вражеского колдовства свою магию. Но друидесса и Лисовин тоже не теряли времени даром.
Прежде чем разбудить Гвинпина, Лисовин воткнул в землю на равных расстояниях полукругом несколько самострелов, которые защищали подходы к кладбищу. Конечно, это была шаткая и ненадежная защита, но первое время можно было продержаться. О втором времени Лисовин предпочитал пока не думать.
ГЛАВА 5
РЫБАК ВЫНИМАЕТ СЕТЬ
– Меня зовут Ян. У меня есть ещё прозвище - Коростель. Я знаю вашего хозяина. Его зовут Птицелов. Мы разговаривали с ним. Он знает меня. Вы должны меня пропустить.
Ян стоял возле невысокой обветренной скалы, каких было неисчислимое множество в круговерти прибрежных утесов. Наверное, приведи кто-нибудь его сюда вновь, он вряд ли отыскал бы её среди десятков других, таких же черных, гладких, гигантских камней, которые были здесь всегда и будут всегда, кто бы сюда ни приходил - люди, зорзы, друиды, звери или птицы. Скалам не было никакого дела до их сиюминутных чаяний, мечтаний о власти, богатстве, славе. И, однако же, они служили им, в своем странном, никому не ведомом каменном сознании надеясь, что все это скоро кончится, и все уйдут. Останутся только они, скалы, и ещё море - хитрый и коварный разрушитель, которому никогда не добраться до их вершин. И теперь скалы слушали Яна, и ещё его слушали сосны, море, мхи, небо и, наверное, то, что таится внутри каждого камня. Нашел ли Коростель для них какое-то особенное слово, или просто звук, отворяющий невидимые ворота, а, может, причиной тому была ведьма, что безразлично сидела рядом с человеком на камне, нагретом за день скупым северным солнцем, но только в скале раздался тихий звук, будто хлопнуло пробкой старое выдержанное вино. В камнях что-то отчетливо заскрипело, заскрежетало, поехали по невидимым рельсам тяжелые створки, и перед Коростелем открылась черная дверь, какую он уже видел, однажды открытую магией кобольда. Ян вздохнул, оглянулся на внешне безучастную ведьму и шагнул к двери.
Странно, но, идя в логово зверя, Ян меньше всего боялся, что сейчас за ним опять так же страшно заскрипит, заскрежещет, и вход в скалу закроется, отрезав ему единственный путь к отступлению. Ничего, успокаивал себя Ян, это ведь все равно сон, иначе откуда бы во мне взяться этой странной уверенности и такому поразительному спокойствию? Он осторожно ступал во тьме, не слыша, следует ли за ним Бабушка-Смерть, хотя, в сущности, ему было на это наплевать. Он был уверен, что сейчас его встретит Птицелов, и очень удивился, когда ему заступил дорогу совсем другой зорз. Он тут же вспомнил его на поле одуванчиков возле замка Храмовников. Это был Старик верный сторожевой пес Птицелова.