Ключ от снов (Ключи Коростеля - 3)

Челяев Сергей

– Собственно говоря, откуда и куда путь держите, господа? поинтересовался он скорее для формы, порядка ради.

– Идем по своим надобностям, - тихо ответил старший, тот, что был в изорванной куртке.
– Ты уж прости, служивый, люди мы не торговые и не работные, пошлину нам заплатить нечем.

– Уж вижу, - хмыкнул Гинтас.
– Вам бы лекаря, а не по полям ночами разгуливать, господа хорошие. Погорельцы, что ли?

Старший слегка искривил уголки губ в подобие усмешки.

– Можно сказать, и так, солдат. А у вас, смотрю, все тихо...

– Чему ж тут бывать?
– подивился стражник.
– В наш город, почитай,

уж сколько лет не ходят ни знатных господ, ни хворей бедучих, не к ночи будут помянуты, ни войск союзных, одни купцы да бродяги. Прошу простить покорно, вовсе я этим словом не имел в виду ваших милостей. Но уж больно вид ваш удивителен, если не сказать - бедовый, как говорится, глянешь - хоть плачь.

– Это ничего, - ответил старший, и его глаза на миг закрылись, словно он смертельно хотел спать.
– Немного поотдохнем, подлечимся - и вновь будем гладкие да веселые. Хоть завтра к тебе в помощники. Что скажешь?

– Веселый вы господин, шутейный, - покачал головой Гинтас.
– Хотя так думаю - не до шуток вам сейчас. Особливо вон этому пареньку.
– И стражник указал на обожженного, которого девушка усадила на лавку, врытую возле караульной, и сама устроилась рядом, устало вытянув ноги, забрызганные грязью по щиколотку.

– Ничего, - процедил сквозь зубы старший.
– Мы еще на его свадьбе скоро погуляем. Верно я говорю, Эгле?

Девушка презрительно фыркнула, но от проницательного Гинтаса не ускользнуло, что щеки девицы тут же тронул легкий румянец. "Никак, невеста" смекнул стражник и посмотрел на девушку с сочувствием. "Эх, сердешная..."

– А что, служивый, - в свою очередь осведомился старший.
– Нет ли в этом городе высокой башни с большими часами? Нам как раз туда и надо бы...

– Башня есть, - кивнул стражник.
– Да только не такая уж она и высокая. Скорее - наоборот, как есть низкая, да и разваливаться уже начала. И часы там, сколько я помню, никогда толком не ходят.

– Забывает, знать, городской голова, недосуг ему, - усмехнулся старший. А как бы к той башне побыстрее выйти, не подскажешь, солдатик? Сам видишь: положение у нас такое, что не до гуляний особенно, парень того и гляди - чувств лишится, держится из последних сил.

– Отчего ж?
– согласился стражник.
– Прежде в нашем славном городе Аукмере бывали? Где старая крепость знаете?

– Доводилось, - откликнулся человек. Он, похоже, тоже чувствовал себя не ахти - изредка по лицу пришлеца пробегала болезненная гримаса.
– Найдем.

– А оттуда уже и башню увидите - одна она там торчит, развалюха, сокрушенно покачал головой Гинтас.
– Ходу вам туда, - он оценивающе взглянул на парня с девушкой, - думаю, с час самое большее будет. Бог даст - доберетесь. А то можете оставить парня, устрою его в караулке, к утру к лекарю свезете на телеге.

– Спасибо тебе, добрый человек, - кивнул старший и улыбнулся.
– И за предложение от души благодарим. Но, думаю, нам сейчас поспешить надо. Бывай здоров.

Он с достоинством поклонился слегка оторопевшему Гинтасу, помог подняться с лавки парню, и они ступили на булыжник мостовой. Мелкий дождь часто сеял по камням, но все трое шли с непокрытыми головами, словно радовались воде, неустанно летящей с неба.

Гинтас некоторое время смотрел им вслед, пока все трое не скрылись за уличным поворотом, затем покачал головой и пошел закрывать ворота. Вернувшись, он увидел что-то, чернеющее на лавке в скупом свете

фонаря. Стражник подошел ближе и увидел, что это была изодранная лента, видимо, свалившаяся с головы обожженного парня. Лента была черная, на ней кое-где проглядывал прихотливый разноцветный узор. Он уже собрался выбросить тряпку в мусорное ведро, стоявшее рядом, как лента вдруг вспыхнула в его ладони и в мгновение ока истлела, так что он даже не успел сбросить ее наземь. Быстро пробормотав отводящее присловье, перепуганный Гинтас тщательно стряхнул пепел с рук и подставил дрожащую ладонь под крышу, с которой лили струйки дождя - предвестника того, что зиме пришел конец. Затем обернулся - базарная площадь, что лежала сразу за северной городской заставой, была пуста. Вот и ладно, подумал стражник и еще раз взглянул на свои руки. Они были чисты, холодны и только тихонько дрожали близился стылый, туманный рассвет.

А где-то не очень далеко, в высоком доме из темного дерева, что долгие годы стоял закрытым неподалеку от башни, часы на которой все недосуг было починить городским властям, на узкой кровати возле полураскрытого окна крепко спал Ян. Сны медленно струились вокруг него, освежая тело и омывая душу, а невидимый, совсем незнакомый голос тихо шептал где-то далеко-далеко, по ту сторону лунной дорожки странные, незнакомые слова, которые ему уже не суждено было ни услышать, ни понять.

Всю ночь шел дождь и падал снег небесный.

А он не спал и жег свечу всю ночь.

А книга та таила неизвестность,

И даже сон уже не мог помочь.

Но сон пришел, и спутались страницы

Растаял воск, и время потекло.

Он крепко спал, а все лесные птицы

Ему в лицо смотрели сквозь стекло.

А ему снились Ключи,

А ветер в ночи дул, как и раньше.

Он мечтал лишь об одном:

Вернуться в свой дом

И понять - что же дальше?

Но день настал, и в новые вопросы

Закутал мир, как в разноцветный плед.

Багряный лист в лицо швырнула осень,

И выпал звук, в котором был ответ.

Ты будешь щедрым, осени наследник,

Ведь у тебя навеки за спиной

Последний лист - в проекции последней,

И листопад - в юдоли во земной.

Далеко-далеко, где-то на другом конце лунной дорожки, другой человек из другой страны дописал последнее слово, положил на стол огрызок карандаша и осторожно закрыл тетрадь. Он не заметил, как из нее выпал сухой кленовый листок и медленно опустился на пол. За окном тихо шумел дождь, и в воздухе пахло будущей весной. Через несколько минут он уже спал, незнакомый человек из незнакомой страны.

У изголовья Яна пожилой мужчина поднялся со стула, укоризненно покачал головой при виде изрядных лужиц, которые во множестве натекли с мокрого плаща, и осторожно, чтобы не разбудить спящего, подошел к окну. В скором времени должно было уже светать.

Ему все еще предстояло принять решение. Но на этот раз ему так не хотелось размышлять, рассуждать, взвешивать все за и против, повиноваться голосу рассудка и приглушать доводы сердца. Хотелось другого - взять и просто отдаться на волю чувств, чтобы они плавно обтекали его, как струи раннего, уже почти весеннего дождя в пустом спящем городе, и самому плыть в этом потоке, с закрытыми глазами, ни о чем не думая, ни о чем не вспоминая, ни о чем не помня. Ян иногда принимался глухо бормотать что-то во сне или даже вскрикивал, но отец его не слышал или не придавал значения ночным теням.