Ключ от Венеции
Шрифт:
— Думаю, он принадлежал вашему брату, сэр.
— О, благодарю вас.
— Дора, наша служанка, нашла его в двадцать седьмом номере.
— Это, должно быть, ключ от моей квартиры. Я одолжил его Рексу, когда он приехал в отпуск. Удивляюсь, как полиция не нашла его, обыскивая комнату.
— Он завалился в щель между досками пола. Дора никогда бы на него не наткнулась, если бы не было решено заново отделать комнату после вашего… — Альберт смущенно умолк.
— Я это хорошо понимаю, — успокоил его Филипп.
Альберт продолжал топтаться
— Это машина мистера Квейла?
— Нет, сэр, я не знаю, где он поставил свою машину, — Альберт огляделся. — А это машина миссис Кэртис.
Филипп поблагодарил и сел в «лянчу», чтобы вернуться назад, в Вестминстер. Обычно, сидя за рулем, он поругивал или одобрял действия водителей встречных машин, но сейчас, задумавшись, просто не замечал их. Его мысли сосредоточились на беседе с Ванессой Кэртис. Перебирая в памяти детали разговора, он понимал, что мало чего добился, и к тому же рухнули его надежды на встречу с доктором Линдерхофом.
Поставив в гараж «лянчу», он повернул за угол и, подойдя к парадному входу, вставил в замок ключ, который дал ему Альберт. Ключ не поворачивался, что-то в механизме заедало. Он вынул ключ, чтобы проверить, в чем тут дело, и в этот момент дверь открылась.
— Я увидела вас из окна, — сказала Рут. — К вам посетитель.
— Что-нибудь важное? У меня так много дел…
— Думаю, для этого посетителя вы время найдете, — заметила Рут, пока они поднимались по лестнице. — Вас ждет немецкий доктор — тот, что был в отеле, доктор Линдерхоф.
— Боже мой! — Филипп был потрясен. — Да, конечно, я приму его, Рут! Он не сказал, зачем пришел?
— Нет, — покачала она головой. — Похоже, он не в своей тарелке.
Доктор Линдерхоф нервно расхаживал по кабинету. Время от времени он останавливался и, близоруко щурясь, всматривался в многочисленные портреты и ландшафты, развешанные по стенам. Когда Филипп вошел в комнату, на лице доктора отразилось то ли облегчение, то ли ожидание чего-то. Такие лица встречаются в кабинете зубного врача: пациент идет на тяжкое испытание, зная, что ему станет легче, когда все кончится.
— Рад видеть вас, доктор! Я думал, вы уже вернулись в Германию.
— Мой самолет вылетает вечером, и я выкроил время посетить вас.
— Очень рад вас видеть. Чем могу быть полезен?
Линдерхоф выжидательно покосился на Рут, и та тактично вышла из кабинета. Доктор подождал, пока за ней закроется дверь.
— Я вам должен кое-что сказать, — произнес он, понизив голос. — Не смогу спокойно вернуться в Германию, пока не расскажу. Это касается вашего брата.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — Филипп постарался подавить в своем голосе предательское волнение.
Линдерхоф нетерпеливо мотнул головой и глубоко вздохнул.
— Я не считаю, что ваш брат застрелился.
— Я такого же мнения, доктор.
Линдерхоф снова тряхнул седой шевелюрой.
— Не знаю, что на самом деле произошло той ночью, но я уверен, это не было самоубийством. Знаете, временами я себя неважно чувствую, у меня язва, и она меня порою беспокоит, особенно ночами. Той ночью я вынужден был подняться и пройти по коридору в ванную. На мне были ночные туфли, а ковры в отеле очень толстые, поэтому меня никто не мог услышать. Вы помните, мистер Хольт, где в «Королевском соколе» на втором этаже находится ванная?
— Да. Рядом с двадцать седьмым номером.
— Верно. Рядом с комнатой, где спал ваш брат. Но он не спал, он ссорился. Я слышал сердитые голоса.
— Вы уверены, что голоса доносились из номера двадцать семь, а не какого-то другого?
— Уверен. С другой стороны ванной вообще нет комнаты.
Сердитые голоса доносились из двадцать седьмого номера!
— Вам не удалось услышать, о чем шла речь, доктор? Из-за чего был спор?
— Только кое-что. Но когда они повысили голос, я услышал, как ваш брат сказал: «Я возвращаюсь в Лондон и не собираюсь торчать тут ни минуты с этой проклятой книгой». Вот что он сказал.
— Вы уверены? Вы уверены, что он произнес именно эти слова?
— О, да. Я слышал это совершенно отчетливо.
— А мужчина, с которым он ссорился, — что тот ответил?
— Это был не мужчина, мистер Хольт. — Линдерхоф замялся, его холодные голубые глаза беспокойно блеснули. — Голос был женский.
— Вы слышали, что она говорила?
— Она сказала: «На вашем месте я бы подождала, даже если бы пришлось остаться здесь до конца недели». А ваш брат сердито закричал в ответ: «Я не останусь здесь ни на день, и это окончательно!»
— Что произошло потом?
— Она, должно быть, упросила его говорить потише. Больше ничего не было слышно. Да я и не хотел. Нехорошо слушать… подслушивать. Я вернулся в свой номер, а утром был напуган страшной новостью, что ваш брат пустил себе пулю в лоб.
— А вы не слышали звука выстрела?
— Нет. Иначе я бы сообщил об этом полиции.
Филипп расхаживал по комнате, пытаясь решить, насколько достоверен рассказ этого явно неуравновешенного человека. Наконец он сказал:
— Не могу понять, почему вы не сообщили полиции об услышанном разговоре? Или я ошибаюсь, и ваши показания просто не попали в протокол следствия?
— Нет, я ничего им не сказал.
— Но почему же, доктор? Не потому ли, что не смогли узнать женщину по голосу?
Ответ Линдерхофа пригвоздил Филиппа к месту:
— Я узнал её. Это была миссис Кэртис.
— Миссис Кэртис? Хозяйка отеля?
— Да.
— Вы абсолютно уверены?
— Определенно. У неё голос… голосок, как у недовольного ребенка, его невозможно перепутать.
Филипп устремил проницательный взгляд на доктора. В нем росло убеждение, что тот говорил правду. И все же…