Ключ власти
Шрифт:
«Жалко, Лисси пошла не с нами! Она так загорелась разузнать про все народы — здесь бы ей понравилось».
— Гладкоствольные кремнёвки, заряжаются с дула, — плюнул Сарго. — Срамота, не ствол. С такими только баре захолустные охотятся.
— И бьют зайца за двести шагов. Опасайтесь их недооценить, корнет.
Собравшись ещё что-то узнать о фаранцах, Лара приоткрыла рот…
…и сквозь эфир в неё ударила густая, пьяная волна. Словно, как раньше у профессора, силой влили стакан гигаина. Ларита пошатнулась, схватилась за руку Огонька, тот глубоко
— Что?.. тебе плохо? Это от жары, скорей в тень. Эй, человек! воды барышне! беги в лавку за чаем!
— Нет. — Она закрыла лицо ладонью. Язык плохо слушался, камни мостовой шатались под ногами. Из тьмы навстречу проступило знакомое худое лицо, бледное, с синеватыми тенями под глазами. Тот молодой парень, который вещал с севера, через море, говорил о бедствии…
Он был совсем рядом.
Лара собрала волю в кулак, чтобы устоять перед веющим в лицо хмельным ветром. Сосредоточиться. Дистанция? направление?
«Он за стеной. В посольстве».
Почему-то на сей раз его лицо открыто, без всякой повязки…
…и шлема!
Парень был в подпитии… или накурился. Ларе казалось, что она чувствует запах макового зелья — такой доносился из окон тайной курильни в квартале.
— Ласточка? — проговорил он жалобно и, неловко подхватив платок, прикрылся им до переносицы. Поздно, образ запомнился.
— Кто тут зовёт Ласточку? — почти зарычал в эфир Огонёк. — Не тронь её!
— Сними обруч, парень. Ты лишний.
— Чего? Будешь мне приказывать?!
— Огонёк, сними. Пожалуйста, — попросила она. — Я должна говорить с ним один на один, это важно.
— Да кто он такой?!.
— Опять? — с тревогой обернулся к ней Карамо.
— Ага. Он здесь.
— Ринтон, снимите медиатор.
Злобно ворча: «С-с-собака, два хвоста!», паренёк подчинился. Кавалер неотрывно смотрел на девчонку:
— Ларита, спросите — что ему надо?
— Не повторяй, я слышал. Скажи… нам надо встретиться. Завтра. Сегодня я… не в форме.
— Ты макоман?
— Не твоё дело! — грубо ответил бледный парень. Маковники страсть не любят, если их уличить.
— Перестань дышать на меня. Так противно, тошнит.
— Я? дышать?.. О, дьяволы, почему… — смутился он, потом заговорил резче: — Закройся. Не рукой! Ну… поставь стену. В уме. Представь, что между нами толстое стекло, быстро.
Она кое-как справилась с заданием. Одуряющее веяние стало слабей.
— Если кто-то начнёт вещать своё… настроение, самочувствие — всегда так делай. Я не хотел, прости. Само получилось.
— Вечером, когда мы
— Какая вышивка!.. о, смотри, Лис — это набивная краска с тёртым золотом! Беру всё. — У Эри глаза разбегались, торговцы кланялись ей, ликуя от больших закупок.
Тут вступал в дело Котта, знавший язык Гуша:
— Полтора маньчи. Пять? Ты корыстный торгаш, Бахла тебя покарает. Ты переродишься бесхвостой крысой… Полтора маньчи и бакат.
Взятые на прогулку унции Эри рассыпались в руках менялы на целую кучу монет, овальных и дырявых. Казалось, денег стало больше, но уходили они как вода.
Касабури следил по сторонам, опасаясь в незнакомой тесной обстановке всех. Его — с серьгами, гривой, подводкой глаз и кинжалом — заметно побаивались, но «белый веец» в торг не встревал, встречных не задевал — гушиты обтекали его, как плавучий хлам — крепкую сваю, и струились дальше.
— Превосходные штаны. — Эрита сдерживалась, чтобы не пуститься в новые траты, но экзотические товары манили к прилавкам, подстрекали потрогать, мысленно примерить. — Покажи вон те.
— Нет, нет, для госпожа офицерка их не надо! Это для…
— Гере Гириц, что он сказал?
— Их носят храмовые танцовщицы. Можно купить, но выходить них на улицу — нет. Храмовые… особые женщины, у них странные обязанности.
Лисси в уме сочиняла наброски для путевого дневника. Если заниматься этнографией, то смолоду, тогда успеешь собрать больше впечатлений.
А как назвать свою первую книгу? Скажем, «Записки графини-путешественницы». Или «Очерки о стране Гуш»?
То и дело приходилось обращаться к Котте. Конный артиллерист терпеливо разъяснял, что к чему.
«Здесь идёт большая торговля. Продают всё, даже вынутые из досок ржавые гвозди, рыбьи и собачьи кости, копчёных крыс и настойку из вшей на аптечном спирте.
Гушиты живут очень бедно, столица их выглядит грязной. У воды и около съестных лавок дурно пахнет. Помои выливают в реку. Я видела: под мостом купались голые дети, а по воде плыла мёртвая собака.
К иностранцам здесь относятся с подозрением и отвращением, считая их нечистыми для Бахлы, но ведут себя мирно. Вера баханов учит, что всё дурное только снится и когда-нибудь рассеется, в том числе иноземцы. Но и всё хорошее может оказаться наваждением.
В Панаке три церкви Грома: в Пришлом Селище, в квартале оптовых купцов и в колонии прокажённых. Когда случается мор, наводнение, землетрясение или дороговизна, баханы нападают на третью церковь и громят её, а прокажённых убивают. При этом бывают ужасные зверства. Если гонец колонии успеет вовремя добежать до Селища, наши солдаты выступают на защиту с картечницей. Гушиты называют пулемёт „голос царя-дракона“».