Ключ
Шрифт:
— Война проиграна, да не проиграем мы жизни детей наших, — вот так говорили кевты Ям.
Странное дело, но ни Элладор, ни Рассалара жители поселка не воспринимали как своих. Для охотников и рыбаков двое выходцев с Прэна оставались «а содаф» — чужими.
Со мной дело обстояло иначе — меня кевты прозвали «авялаг» — подруга. Это было именно прозвище, никто не рвался со мной дружить или даже общаться. Началось всё с того, что когда мы с Кельветом, устав гоняться за поросями, присели на крыльцо близ импровизированного рынка, из-под ступенек выползла грязная, одноглазая кевтиянка, лысая и сморщенная. Она застыла
Выслушав тираду сумасшедшей, Кельвет посоветовал ей лезть обратно и не высовываться, иначе он не принесет ей с охоты обещанное кроличье ухо.
— Ты слеп, черноглазый, будто глаза у тебя побелели, — рассердилась старуха. — Спроси у своей подруги, слышит ли она поля?
— Не подруга она мне, — возмутился мальчишка. — Она старая, и глаза у неё цветные.
— Подруга слышит поля!
— Ну, слышу, — произнесла я, отворачиваясь. — Дальше-то что?
Старуха расхохоталась и, высоко подпрыгивая, направилась на площадь, вопя во всё горло, что пророк скоро вернется, а Кельвет так и остался сидеть с открытым ртом и смотреть на меня в оба своих черных, как Тьма, глаза.
— Ты слышишь поля?
— Когда кто-то их использует — да. А в чем проблема?
— Вепря мне на пути! Но ты же…, — мальчишка покачал головой. — Старуха мелет чушь. Ты не та, у тебя глаза цветные. Ты просто… подруга…
С тех пор юный кевт стал водить меня по своим тропам.
Кельвет по утрам, как и большинство ребят его возраста, ходил проверять расставленные им ловушки. За каждым из мальчиков егеря закрепляли участок леса, где дети могли спокойно охотиться, не мешая друг другу, и совершенствовать свои навыки.
Кельвет в свои тринадцать слыл опытным охотником даже среди старших. Он виртуозно пользовался полями, глуша шаги, запахи, почти полностью скрывая свое присутствие с помощью умелого морока или «плаща». Кельвет не то, чтобы пользовался полями, он ими жил.
Естественно, что такой мастер после выше описанного разговора заинтересовался моей скромной персоной, и, в первый же день предложил сходить с ним помолиться полям.
— Никуда я не собираюсь идти, — отрезала я, подбрасывая дров в камин и кутаясь в одеяло. В доме, что выделили миссии, царил жуткий холод. — Демоны бы побрали ваши морозы.
— Морозы не мешают думать. Лень — мешает, — Кельвет хмурился. — Не верю, что ты слышишь поля. Ты слабая. И трусливая. Боишься идти в лес.
Умело играя моей гордостью, мальчишка ухитрился-таки вытащить меня на прогулку.
Мы нарушали устав миссии — уходили без предупреждения, без сопровождения, без какой-либо цели. Я таскала с собой вверенный мне фотоаппарат, чтобы хоть как-то объяснить своё отсутствие.
В общении с Кельветом были свои плюсы — он отлично знал местность вокруг поселка. Жители Ям промышляли охотой и рыбной ловлей, и дети, едва научившись держать луки (огнестрельное оружие в резервациях было запрещено), отправлялись вместе с родителями в леса за дичью или в море за рыбой. Местные разводили пушных животных — серых лисиц, горных ласок, огненных белок. Клетки со зверьками занимали одну треть поселка, который, к слову сказать, был довольно большим и по размерам не уступал прэнскому городку Хатихи. Дома кевтов находились исключительно внутри частокола,
Первый раз мы ходили к морю. Кельвет вел меня через какой-то каменный лабиринт и, когда мы внезапно вышли на каменистое побережье, приливная волна обдала нас с головы до ног. Если мой юный друг успел закрыть себя «стеной», то я промокла до нитки. Весь следующий день я отогревалась в коморке у смотрителя лодок, который курил черную траву и рассказывал о призраках полей, что бродят по лесам в лютый холод, когда даже волки не воют.
— Идешь среди деревьев — темень, что глаза мои, — говорил смотритель, закидывая дрова в печку, наверху которой, завернувшись в одеяло, дремала я. Кельвет внизу на скамейке и пил чай из сосновых иголок, фыркая, как лакающий молоко кот. — А на небе звезд — полоно, как пчел по лету. Идешь. Тихо. И вдруг слышу — шепчутся, едва-едва. Одна упадет в дебри, кричит, стонет, плачет, а потом дух её среди деревьев ходит. Мимо озера и дальше, в чащу.
— Звезды всегда падают в Сельт Ойме, озеро Духов, — пояснил Кельвет.
— Что за озеро? — спросила я, высовываясь из-под одеяла.
— Я тебе покажу.
— Да не увидит она, — смотритель махнул рукой. — Глаза цветные.
— Она поля слышит.
Кевт разинул рот, выронив сигарету с черной травой.
— Да ну?!
— Её нам привез чинньез, — продолжал Кельвет выбалтывать наши секреты. — Только ты не говори, что один из чинньезов тут, он злющий, как медведь после спячки.
Мы вернулись в поселок перед закатом, а вот Арельсара не было у себя до самой ночи. Кэрроу, с которой мы делили комнату, жаловалась, что мы бросаем её.
— Ты где-то бродишь по утрам, он — вечно пропадает в лесах, — говорила эльфийка, с грустью смотря на пляшущее в камине пламя. — Эта миссия — курам на смех. Все чем-то заняты, но забывают о главных целях.
Не дослушав её, я заснула.
В одной из вылазок компанию нам составила Элладор. В Ямах она помогала женщинам кормить зверьков и чистить клетки, но кевтиянки держались отстраненно, и Элладор грустила. Мне было искренне её жаль, и я уговорила Кельвета принять её в нашу группу.
— И часто ты убегаешь из поселка? — спросила она, когда мы бродили по лесу в сопровождении моего юного друга.
— Почти каждый день, — ответила я.
— Как тебя отпускают?
— За мной не смотрят, мне так кажется.
Элладор печально улыбнулась.
— А нас никто не хочет вести в лес. Выходим, разве что, с миссионерами. Странно, да?
Я пожала плечами.
— Кроме Кельвета я не с кем не общаюсь.
Мальчишка, кстати, был совсем не восторге от общества Элладор. Он говорил с ней исключительно на древнем, даже когда она сама переходила на кевтский.
Когда Кель ушел проверить ловушки, оставив нас близ древней, рыжей сосны, Элладор раздраженно сообщила мне, что разочарована.
— Живут, как животные, — процедила она, оглядываясь. — Здесь нет воинов, только тупоголовые охотники и рыбаки, которые только и думают, что о лесе и море. А дети — дикари. Как такое могло случиться? Где их гордость и сила? Мне стыдно за свой народ.
— А что ты представляла, живя на теплом, мирном Прэне? — не без недовольства поинтересовалась я. Стало обидно за жителей Ям. — Они хотят только мира, вот и всё.