Ключевая улика
Шрифт:
Я сижу спокойно. Абсолютно собранная. Никакой реакции. Ни любопытства. Ни злости, хотя внутри все кипит.
— Мы еще до электронки писали друг другу настоящие письма, на бумаге. Джек всегда писал свои на линованной бумаге из тетрадки, как школьник. Было это, наверно, в начале девяностых, Джек тогда работал на вас в Ричмонде, и как же ему было хреново. Он часто писал мне, что вас бы стоило оттрахать для вашего же блага. Что вы неудовлетворенная психованная сучка, что если бы нашелся кто-то, кто отымел бы вас по полной, то, может, у вас и нрав бы смягчился. Они часто шутили по этому поводу с тем детективом из отдела убийств, что работал с
Когда я работала в Ричмонде, Пит Марино как раз служил детективом в отделе убийств. Теперь понятно, почему я не видела тех писем. Их забрало ФБР. Бентон — аналитик криминальной разведки и судебный психолог, помогающий бостонскому отделению, и я знаю наверняка, что он читал электронную переписку Кэтлин и Джека. Их содержание Бентон изложил мне в общих чертах, и я не сомневаюсь, что он прочитал и обычные письма, те, что были написаны на бумаге. Он не хотел, чтобы я прочла то, о чем сейчас поведала мне Кэтлин. Он не хотел, чтобы я узнала, какие гадости позволял себе Марино, как за моей спиной высмеивал меня. Бентон защищал меня от всего, что могло меня ранить, отговариваясь, что в письмах нет ничего заслуживающего внимания. Я тверда и спокойна. Я не реагирую. Я не дам Кэтлин Лоулер повода для злорадства.
— Так что вот мы и встретились. Наконец-то я смотрю на вас. Большой босс. Шеф. Легендарная доктор Скарпетта.
— Положим, вы для меня тоже в некотором смысле легенда, — бесстрастно произношу я.
— Он любил меня больше, чем вас.
— Ничуть в этом не сомневаюсь.
— Я была любовью всей его жизни.
— В этом я тоже не сомневаюсь.
— А вас он ненавидел. — Чем я спокойнее, тем сильнее распаляется Кэтлин. — Говорил, что вы понятия не имеете, как с вами тяжело, как вы суровы к людям и что если бы вы повнимательнее посмотрели на себя в зеркало, то, может быть, поняли бы, почему у вас совсем нет друзей. Он называл вас «доктор Так», а себя — «доктор Не так». А копы у вас были — «детектив Не так» и «офицер Не так». Все делали что-то не так, кроме вас. «Не так, Джек. Делать надо вот так. Опять не так, Джек!» — Кэтлин завелась и уже не в силах была скрыть свое злорадство. — Вечные наставления, что делать и как это делать так. «Будто весь этот гребаный мир — место преступления или судебное разбирательство» — так он, бывало, жаловался.
— Временами Джек действительно обижался и сердился на меня. Никакого секрета здесь нет, — отвечаю я спокойно.
— Это уж точно.
— Никто и никогда не говорил мне, что со мной легко работать.
— Такие, как вы, не поднялись бы высоко, если бы с ними было легко. Они шагают по головам, отталкивают и пинают других, унижают людей без всякой причины, забавы ради.
— Вот уж это неправда. Досадно, если он так говорил.
— Он всегда винил вас, если что-то шло не должным образом.
— Такое случалось нередко.
— А вот меня ни разу не упрекнул.
— Вы обвиняли его в том, что стало с вами? — интересуюсь я.
— Ему, может, и было двенадцать, но мальчиком он уж точно не был. И это он тогда все начал. Таскался за мной повсюду. Выискивал предлоги, чтобы заговорить, дотронуться, говорил о своих чувствах, что он от меня без ума. В жизни всякое случается.
Да,
— У него сердце разрывалось на части, когда меня уводили в наручниках, и потом, когда ему пришлось смотреть на меня в зале суда, его это просто доканывало, — продолжает Кэтлин, и вся ее враждебность испаряется столь же внезапно, как и появилась. — Нас разделили, оторвали друг от друга. Нас, но не наши души. У нас еще оставались наши души. Да, Джек восхищался вами. Как ни противно было это слушать, он отзывался о вас с уважением. Я знаю. Но у Джека была такая черта, он ни к кому не относился однозначно. Кого любил, того и ненавидел. Кого уважал, того и презирал. С кем хотел быть, от того бежал. Находя, тут же терял. А теперь вот его нет.
Кэтлин опускает глаза, смотрит вниз на свои сложенные на коленях руки, и ножные кандалы скребут по полу и звякают. Губы ее дрожат, лицо краснеет, она вот-вот расплачется.
— Мне нужно было выговориться. Знаю, получилось некрасиво. — На меня она не смотрит.
— Понимаю.
— Надеюсь, что вы не отвернетесь от меня из-за этого. Мне бы хотелось поддерживать с вами связь.
— Все в порядке, людям порой бывает необходимо выговориться.
— Я не знала, что буду чувствовать через какое-то время, как относиться к тому, что его больше нет, — говорит Кэтлин, не поднимая головы. — Принять это почти невозможно. Не то чтобы он был частью моей нынешней жизни, но он был моим прошлым. Он был причиной того, почему я здесь нахожусь. И вот теперь причины больше нет, а я по-прежнему в этих стенах.
— Мне очень жаль.
— Без него так пусто. Это слово постоянно вертится у меня в голове. Пусто. Как большое пустое поле, голое, продуваемое ветром.
— Знаю, это больно.
— Если бы только нас оставили в покое… — Она поднимает глаза, покрасневшие, полные слез. — Мы не делали друг другу ничего плохого. Если бы только нас оставили в покое, ничего этого не случилось бы. Кому мы мешали? Кому делали что-то плохое? Это на нас все набросились.
Я молчу. Что тут скажешь?
— Ладно, надеюсь, остальное время в Саванне вы проведете с пользой.
Очень странное пожелание.
Надзиратель Мейкон снова проходит за окнами, разделенными стальной дверью, проверяет, все ли в порядке, и, хотя Кэтлин не смотрит на него, я могу поклясться, что она держит его в поле зрения.
— Я рада, что вы приехали и нам представился случай поговорить. Рада, что адвокаты, ваш и все остальные, предоставили нам такую возможность. И спасибо за фотографии и все остальное. Весьма любезно с вашей стороны, — добавляет она, и это тоже звучит странно, как будто она имеет в виду что-то другое, не то, о чем говорит, что-то, чего я не знаю. Кэтлин как будто ждет, когда надзиратель Мейкон снова исчезнет из виду.
Она сует руку за ворот белой форменной рубашки и достает что-то из лифчика.
И бросает через стол плотно сложенный бумажный квадратик.
6
С листьев дубов и пальметто в конце парковочной площадки капает вода. Я чувствую запах дождя и сладкий аромат цветущих кустов, лепестки разбросаны по земле, как яркие конфетти. Воздух густой и жаркий, солнце то прячется за бегущие к западу всклокоченные темные тучки, то выглядывает из-за них сердитым горящим глазом. Садясь в машину, я удивляюсь, что меня никто не остановил.