Ключи от заколдованного замка

Бадигин Константин Сергеевич

Проводить «Юнону» в плавание вышли все жители Ново-Архангельска. Александр Андреевич, провожая Резанова, утирал слезы.

— Дай вам бог благополучного плавания и счастливого возвращения.

Под грохот крепостных пушек «Юнона» увеличила ход и быстро скрылась за островами.

В день своего шестидесятилетия правитель перебрался в новый дом, построенный на кекуре. После ухода «Юноны» прошло два дня, а казалось, прошла целая вечность.

Ново-Архангельск продолжал строиться, шла рубка леса на дома и на выжег угля.

Лес здесь мачтовый, строевой,

но густой до чрезвычайности. До прихода русских солнце едва ли заглядывало в чащу.

Промышленные пробовали зажигать лес, но он не горел из-за влажности. Лес вырубали с расчетом, чтобы его продувало ветром и прогревало солнцем. Копали канавы, чтобы спустить застоявшуюся воду. Мечтали, когда немного просохнет, кое-где сделать пожоги, чтобы превратить гнилую почву в плодородную землю. Но медленно идет дело. Мало людей, да и те плохо кормленные и плохо одетые.

Вечером правитель долго сидел в кресле не шевелясь, отдыхая после трудного дня. Над его письменным столом висел большой портрет Суворова. Это был любимый герой Александра Андреевича. Поглядывая на остроносое лицо, он думал: «Вот кто умел решать невыполнимые задачи и побеждать врагов при любых обстоятельствах. И ростом был небольшой, вроде меня, а сколько в нем силы!» В углу виднелась икона святого Фоки — покровителя мореходов. Он был изображен с веслом в руках.

Дела и дела, которых никогда не переделать, мучили Александра Андреевича. Прежде всего ему приходилось думать о барышах компании. Он рассчитывал, сколько на пай приходилось морских бобров и другой пушнины. Он заботился, чтобы доходы не оскудевали и промыслом были довольны те, кто в Петербурге держит акции, и те, кто здесь с копьем в руках бьет зверя. Но разве заботы Баранова кончались на добыче меховых шкурок?

После назначения его главным правителем Российско-Американской компании он стал владыкой огромного края и был наделен всей полнотой власти. По идее, у него больше власти, чем у губернатора любой русской области, так как в одном лице он объединял и верховного судью, и главнокомандующего всеми вооруженными силами компании. Он строил крепости и назначал на них гарнизоны, строил морские корабли. В руках Баранова была и полицейская власть на всех землях Русской Америки. Пожалование в чин коллежского советника укрепило его и дало новые возможности. Теперь по своему чину правитель был равен полковнику. И все же ему приходилось действовать осторожно, очень осторожно, ведь власть его не подкреплялась солдатами, а в колониях всякого народа было довольно.

Всех, кто знал Александра Андреевича, удивляло его бескорыстие. Он совершенно не думал о своем кармане. Но самое главное, о чем никогда не забывал Баранов, это слава и польза родине. Ради горячо любимой России он не жалел себя и шел на любую жертву. Он был немного чудаковат. Ел один раз в сутки. Однако чай мог пить в любое время.

Александр Андреевич снова взглянул на портрет Суворова и вздохнул.

В пятницу, в точно назначенный срок, Александр Андреевич вышел из гавани в залив Якутат на парусной галере «Ростислав». На галере

поставлены четыре пушки, взят большой запас ядер и пороха.

Начальником и вершителем всех дел в Ново-Архангельской крепости остался Иван Александрович Кусков. Каждый вечер он расхаживал по стенам крепости, нахмурив брови и заложив по привычке за спину длинные мускулистые руки.

Наконец пошла сельдь, на которую возлагалось столько надежд. Сельдь пошла неудержимо и в таком количестве, что вода в узких проливчиках и у берегов казалась разбавленной молоком. Ловили ее сетями, ведрами и черпаками. На конец шеста набивали гвозди, шест опускали в воду, а когда вытаскивали, на каждом гвозде трепыхалось по нескольку рыбин. Селедку ели сырой, жарили, варили, засаливали впрок. Из всех домов раздражающе пахло рыбным варевом.

Кадьякцы рылы ямы и наполняли их рыбьими головами, они кисли, распространяя тяжелый запах.

Через несколько дней людей не узнать. Мертвенно-бледные лица оживились. Многие, пролежавшие пластом с декабря и с января, поднялись с нар и вышли на воздух. Кто мог есть селедку, остался жив и снова набирал силы.

Появились белоголовые орлы и во множестве всякие морские птицы. Подошли к берегам нерпы и сивучи. Погода стояла ветреная, но дождей не было, и грязь на острове понемногу просыхала.

На ловлю сельди съезжались колоши с разных концов Ситки. Приехали чилхатские индейцы и из селений Хуцнова, Стахина и других мест. Они приезжали на батах и располагались табором на окружающих гавань островках.

Через несколько дней после отъезда Баранова в Якутат к воротам крепости подошли две индианки, босые, закутанные в шерстяные плащи. За плечами у них плетеные корзины, сверху прикрытые куском бараньей шкуры. Старшая подняла камень и несколько раз ударила в калитку.

Стражники, увидя с башни женщин, разрешили им войти в крепость.

— Я Пиннуин, — сказала старшая. — Моя сестра — жена главного правителя нанука Баранова, а это моя дочь, — показала она на спутницу. — Я хочу видеть мою сестру Ану.

Стражники привели индианок к дому правителя и позвали Анну Григорьевну. Сестры обнялись.

— Я рада, очень рада, — говорила Анна Григорьевна. — Входите в дом, вы устали и хотите есть.

Она угостила гостей жареной селедкой и сладким чаем. Индианки вынули из корзины гостинцы: пряник из размельченной древесной коры с жиром и соком ягод, лубяные ящички с ягодами на рыбьем жире, сбитом добела, и нежную палтусиную юколу.

— Меня послали вожди разведать, сколько человек охраняют крепость, — сказала Пиннуин. — Тлинкиты боятся твоего мужа. Три дня назад они узнали, что его нет на Ситке, и решили разрушить крепость, мужчин убить, а женщин взять в плен. А я пришла предупредить тебя.

— Благодарю тебя, Пиннуин… Но я плохо разбираюсь в мужских делах. Я позову Ивана Кускова, помощника моего мужа. Поговори с ним.

Анна Григорьевна послала за Кусковым повариху, крещеную кадьячку Федосью.

Высокий, еще более похудевший за тяжелую зиму, Иван Александрович появился тотчас.