Ключи счастья. Том 1
Шрифт:
Дядюшка съездил в имение Штейнбаха и предложил фельдшерице подежурить ночью у постели Мани.
— Скажите откровенно, Лидия Яковлевна. Вы не очень тяготитесь этими дежурствами?
— Мы мешаем ей спать, — в первый раз сухим шепотом сказала она, взглянув на Маню.
Та неожиданно открыла глаза.
— Нет, пожалуйста!.. Мне лучше, когда вы говорите.
Теперь они не стесняются. Они читают вслух журналы, спорят.
— Здесь слишком хорошо, — говорит Лика со странной интонацией. И передергивает узенькими
— Тюрьму? — Дядюшка хватает ее руки. — Вы были в тюрьме? За что вы были в тюрьме? Это не секрет?
— Ничуть… Об этом в газетах писали. Я принадлежу к партии эсеров. Была ответственным агитатором. Впрочем, это не доказано. А иначе Штейнбаху не удалось бы спасти меня от ссылки в Нарымский край.
— Штейнбах? Откуда он знал вас?
— Мы с Розой были в тюрьме в одной камере. Мать Розы просила Штейнбаха за дочь, когда старик умирал. А сын приехал его навестить. Штейнбах-сын пустил в ход все связи, и Розу выпустили на поруки сюда. И Зяму тоже. Штейнбах его защищал. Он же взялся и за мое дело. И в результате я свободна…
— Так, — с безграничным удивлением срывается у дядюшки. — Но сюда-то вы как попали, милая Лидия Яковлевна?
— Очень просто. Мне и… моей семье грозила голодная смерть… если я не достану места. А вы понимаете, что после тюрьмы ни одно земство не согласится взять меня на службу. Я пришла к Штейибаху в Москве…
— Разве он так доступен?
— Не знаю, право. К нему все идут. И с двух слов он понял, что мне нужно. Место чудное, это правда. Шестьсот рублей в год. Квартира, отопление, прислуга — все готовое. И работы так много! Интересной работы…
…И вот девочки едут в Москву. С ними дядюшка. Он рад встряхнуться в столице. Помахивая тросточкой и слегка прихрамывая, ходит он по дебаркадеру.
Солнце заливает маленькую станцию. Но под могучими тополями в садике тень. Девочки сидят на скамье, поджидая поезда, и глядят в далекую степь.
— Штейнбах! — вдруг говорит дядюшка и, чуть волоча ногу, подходит к скамейке.
— Где? Где? — Соня вскакивает.
— Сейчас подъехал в ландо. С нами в одной поезде едет.
— Маня, Маня, очнись же! Пойдем скорее!
— Дети мои! Берегите ваши сердца! Настоящие царь Соломон.
Соня радостно смеется.
Вот он… Начальник станции, почтительно склонившись, объясняет ему что-то. Сторожа и буфетчики вытянулись у входа на станцию.
Он слушает. И как будто не слышит. И думает А чем-то своем.
Какой он высокий! На нем темный плащ и панама с живописно изогнутыми линиями. Маня видит его гордый профиль, матово-бледную кожу цвета слоновой кости. И острую, черную, модную бородку, как у дядюшки.
Он рассеянно щурится в золотую даль, откуда должен прийти поезд.
— Какая красота! — шепчет Соня, сжимая до боли руку Мани.
«На кого он похож? — думает та. — Где я его видела? На картине?… Во сне?… В толпе, на улице?..»
Вот он повернулся, и Маня замерла, полуоткрыв
Да, у него царственная внешность. Но в чем его обаяние?
— Смотри, какие брови! — шепчет Соня.
Ну да, конечно… Это и есть самое поразительное в его лице. То, что дает ему значение, индивидуальность. То, что дает ему душу. Почти сливаясь в одну линию на переносице, широким, смелым взмахом раскинулись брови на бледном лбу. Как будто невидимая рука провела на этом лице загадочную арабески И в ней скрыта неясная угроза.
«Роковая красота…» — думает Маня.
Дядюшка подходит, ковыляя, взволнованный. Ему обидно, что Штейнбах не узнал его. А кланяться первому не хочется.
— Рембрандт! Не правда ли? — говорит он девушкам, стараясь быть развязным.
— О! Я с ума сошла! — как во сне говорит Соня. И хватает себя со смехом за лицо.
Поезд мчится…
На всех больших станциях, где поезд стоит восемь минут, Соня торопливо выходит на дебаркадер [36] . За нею Маня и дядюшка. Соня ищет глазами вагон 1-го класса.
36
Платформу (устар.).
Если б он вышел погулять!
Нет, он не показывается.
Вечером — когда всходит красная огромная луна на горизонте и ветер поднимается в стели после заката солнца — поезд стоит у какой-то большой станции с электричеством и буфетом. Огромная толпа местных жителей пришла из городка взглянуть на курьерский поезд. Молодежь флиртует. Барышни звонко смеются. Малороссийский говор звучит как музыка для уха Мани. Она стоит рядом с Соней. Та словно ворожит, прислонясь к стене, не сводя глаз с окон вагона, внушая Штейнбаху выйти.
Наконец-то!.. Медленно, лениво спускается он со ступеней и бесцельно идет среди толпы.
Взгляды восторга, удивленные возгласы и шепот провожают его. Перед ним расступаются. Останавливаются. Глядят ему вслед.
«Какое холодное лицо! Какие усталые движения! Такой человек не может быть счастливым, — думает Маня. — Нэ почему он несчастлив? Так богат? Так красив?»
И в душе ее разгорается любопытство. Проникнуть бы в тайну этого равнодушия… этой усталости! Ах!.. И подумать только, что все это недоступно! Такая Неизмеримая пропасть разделяет их! Как будто перед нею житель другого мира!
Чувство обиды и отчужденности сжимает сердце Мани.
— Пойдем за ним! — шепчет Соня. — Мне хочется разглядеть и понять выражение его глаз.
Там, где кончается белый свет электричества! станция кажется другим миром. Темно и загадочно под тополями садика. Опять веет степью, безлюдной и тишиной пустыни. Дивным одиночеством… Вон луна подымается, багровая и жуткая, из сизой мари, залегшей на горизонте. И у нее еще нет лучей.
Девушки замедляют шаги. Беззвучно крадутся они за высокой фигурой. Здесь тихо. Паровоз остался позади…