Книга 2. Бегляночки и розочки
Шрифт:
Первой трезвой мыслью было: ничего не вижу – ничего не слышу. Второй: а ну дело вскроется, запишут в сообщницы?! Звонить 02? Всё одно начнут мурыжить: легально ли сдаётся квартира, не в сговоре ли хозяйка? Оно ей надо?
…Прямо перед носом крошечный паучок ткал свой дом. Потешно приподнимая задик, панически, суетливо мельтешил, будто перед концом света. Хотя если конец света, зачем строить дом?
Зина чихнула. Дёрнулась почесать нос – нечем. Руки заведены за спину, ногами тоже не пошевелить. Чисто баран перед стрижкой. Сколько она так пролежала на бетонном
В шоковом состоянии в человеке щёлкает предохранитель и вырубает сознание: иначе мозг не переварит происходящее и взорвётся, как лампочка. События последних часов припоминались как дурной сон: вот Зина лихорадочно открывает дверь своей квартиры. Ходуном ходят руки, ключ прыгает как живой. «Терпим, терпим», – уговаривает она, отлепляя скотч ото рта девочки. Пленница мычит и показывает вытаращенными глазами на входную дверь.
– А ты бабка шустрая, – говорит за спиной Зины медленный голос. – Помнишь наш уговор?
Щёлкает выкидной ножик, два пальца больно ухватывают Зину за нос. Она жмурится, ожидая хруста хрящей и брызг юшки… Вместо этого хрустит скотч – и она в минуту утрачивает способность произносить что-либо членораздельное и шевелить руками и ногами. После – теснота большой картонной коробки из-под холодильника, запах бензина и пыли, дорожная тряска…
И вот – бетонный пол и девочка рядом. И неустанно снующий паучок перед глазами. Край паутины цеплялся за торчащий ржавый гвоздь. Гвоздь… Опираясь о стену, Зина кое-как исхитрилась встать на четвереньки – приспособилась водить заклеенными губами вдоль гвоздя. Сначала не получалось, после дело пошло. Раздувала ноздри, шумно сопела носом… Туда-сюда, туда-сюда… Зинино счастье, что скотч в спешке приклеили неплотно. Вкус кислого железа и крови – но рот, рот свободен!
– Погодь маленько, – задыхаясь, облизывая солоноватые губы, пообещала Зина девочке, – передохну, развяжу тебе руки.
Не скажешь же: «разгрызу». Хотя именно грызла, зубами рвала, дёргала, перетирала скрутившийся скотч. Уголок ленты отошёл на миллиметр – вот за этот миллиметр она и ухватила зубами, дёрнула. Какое нечеловеческое счастье: со стоном облегчения опустить сведённые плечи, вволю шевелить затёкшими руками, ногами…
– Ты не бойся, – морщась, прошамкала (болели челюсти) Зина. – Видала, они натянули на лица шапки с прорезями? Чтоб не опознали.
– Значит, они нас… не убьют?! – подхватила смышлёная девочка, хотя произнесла последнее слово с заминкой. С тревогой умоляюще смотрела на Зину: – Ведь не убьют?
– Убьют – не убьют. Некогда гадать на ромашке. Давай выбираться отсюда.
– Как?!
– Надо же было мне, идиотке, сунуться? – сокрушалась Зина. – Да похищайте, на здоровьице, кого хотите, мне какое дело? Апчхи! Зачем тебя, горемычная, сразу-то не в заброшенный гараж увезли, а подбросили мне на квартиру? Апчхи!
– Не знаю. Кажется, в городе объявили перехват. Им машину надо было поменять… Как вы смешно чихаете. Как наша кошка Пуся.
…Они уже охрипли, крича: «Помогите!» Тишина в ответ – только слышны посвист ветра да дальний стук поездов. Обползали весь гараж, тщетно трясли толстую
Уже было выяснено, что девочку зовут Кристина, живёт с отцом-бизнесменом и мачехой Катей.
– Мачеха на тебя не имеет зуб? Ты ж наследница.
– Катя?! Что вы! – голос Кристины стал нежным и умилённым, будто она держала в руках котёнка. – У меня даже слов нет, какая она удивительная красавица. Я однажды, не помню что натворила, и отец меня выдрал ремнём. Он меня по английской системе воспитывает. Стали искать Катю – нет нигде. И вдруг всхлипы в шкафу. Она туда забилась и плакала. И сказала отцу: «Ещё раз тронешь Крисёнка пальцем – я от тебя уйду»! Она меня зовёт Крисёнок. Вроде крыски, а ничуть не обидно… У меня ближе неё никого нет. С ней про всё-всё можно говорить, как с подружкой. Сядем на диване, прижмёмся… Прикидываем, как будем жить вдвоём, когда отец уйдёт.
– Куда уйдёт?
– А у него новая секретарша. Блондинка, – зло процедила девочка. – Отец от неё торчит. И хватит о нём, он предатель!
Зина качнула головой: какое ей дело до всех этих Кать, блондинок-шмондинок? Снова и снова тщетно обшаривала взглядом бетонную ловушку. Вдруг резво вскочила, ощупала ничего не понимающую Кристинку, заглянула в подпол.
– Пролезешь! – уверенно заключила она. – Худющая как щепка – пролезешь! Там вентиляционная труба широкая – дурак вытяжку делал. Главное, головой не застрять. Голова пролезет – всё остальное пролезет. Как я стразу-то не сообразила. – Зине приходилось делать уборки в гаражах – была знакома с их устройством.
Отыскала в дальнем углу кусок бутылочного стекла, с трудом разрезала гофру. Жёсткими руками – тридцать лет тряпку жамкала – пыталась отогнуть край цинковой трубы, расширяя лаз. Возня, пыхтенье, айканье – и Кристина подсажена. Из трубы болтались тощие ножки. Потом ножки исчезли, посыпался мелкий мусор, снова ввергнувший Зину в отчаянное чихание… Издалека, с воли послышалось тоненькое торжествующее:
– Я вылезла!
– Чего орёшь. Дуй к железной дороге – держись кустов. Заслышишь машину – прячься… Там много грибников, звоните в полицию.
С каждым громоподобным поворотом ключа в гаражной двери сердце сжималось и, учитывая Зинин возраст и кучу болячек, в любую минуту вполне могло разорваться. Она лежала на боку, поджав ноги к животу, как её и оставили: своей позой демонстрировала полную покорность и беспомощность.
– Та-ак, – насмешливо и оттого жутко протянул бандит. Присел на корточки, посветил фонариком в яму, в лохмотья гофры. – Ну, пеняй на себя, старая прошмандовка.
Их было трое: этот с фонариком, второй молодой и ещё длинная гибкая женщина в чёрной обтягивающей водолазке и брюках. Слова мужчины точно послужили для неё сигналом: она резким движением стянула с головы ненужную шапочку-маску. Из-под тесной шапки обильно хлынули, вырвались с трудом сдерживаемые ослепительные, с лёгким янтарным отливом волосы. Блондинка!