Книга цены
Шрифт:
Хлопнувшая дверь и легкое поскрипывание половиц. Теперь можно открыть глаза, тело лениво и расслаблено, а на душе по-прежнему не спокойно. И дело отнюдь не в Илии, дело в том, что время почти вышло, а Вальрик так ничего и не решил.
Посоветоваться бы…
Рубеуса Вальрик нашел в библиотеке, что было несколько неожиданно, поскольку прежде Рубеус не проявлял интереса к книгам. А Вальрику здесь нравилось, единственное место в доме, которое не отталкивало его. Здесь не было той вызывающей роскоши, которой отличались прочие комнаты Саммуш-ун, тяжелая тишина, запах пыли и бумаги,
– Вечер добрый.
– Добрый, - отозвался Рубеус. Тон не слишком дружелюбный, впрочем, на дружелюбие Вальрик не слишком-то рассчитывал. Плевать на дружелюбие, ему совет нужен. На то, чтобы прояснить суть вопроса ушло гораздо меньше времени, чем предполагал Вальрик. Рубеус слушал молча, внимательно, но вместе с тем как-то отвлеченно, взгляд его скользил по книгам и разложенным на столе бумагам, и Вальрик не мог отделаться от впечатления, что на самом деле Рубеусу все равно, что случиться с Вальриком. Возможно, так оно и есть, Рубеус-вампир сильно отличался от Рубеуса-человека.
Ну до чего ж все сложно, из головы не идет Илия… до чего же не вовремя, у него совершенно нет времени думать об Илии, он и с собой-то не знает, что делать.
Соглашаться или нет?
– Нет, нет и нет!
– Рубеус был категоричен - Речи быть не может, понятно? Я даже думать тебе запрещаю, понятно?
– Но почему?
– Вальрик, конечно, предполагал, что Рубеусу вряд ли понравится идея, но настолько резкой реакции не ожидал.
– Потому. Выбрось из головы и все.
Нет, не все, далеко не все, если Вальрик откажется, хотя по-настоящему веских причин для отказа он не видел, то придется думать, что делать дальше. В деревню? К коровам? Ну уж нет.
– Ты не понимаешь, Вальрик. Невозможно понять, пока сам таким не станешь, пока в первый раз с головой не накроет. Холод адский, кажется еще немного и конец, не больно, но жутко. Жажда ни на что непохожа, она - бездна, в которую ты проваливаешься, ежеминутно, ежесекундно, все глубже вниз, а рядом никого, кто бы протянул руку и вытащил. Это - замершая смерть, живешь и не-живешь одновременно. Не понимаешь? Я тоже не понимал, зато теперь, - когти оставили длинные царапины на полировке стола.
– Падаешь, падаешь, а дна, чтобы разбиться и, наконец, умереть нет. Кровь замедляет падение, кровь вытаскивает из пропасти и несколько недель ты чувствуешь себя почти нормально, а потом снова вниз… бесконечная агония. Это только кажется, что можно противостоять, чем дольше сопротивление, тем холоднее… Сколько я выдержал? Недолго, очень недолго, и то благодаря Коннован.
Вальрик слушал молча, он не знал, как относиться к этой исповеди. Ему нужен был совет, а не рассказ.
– Знаешь, каково это, когда вместо людей, которых ты знаешь, которым ты обязан многим, например, жизнью, так вот, ты видишь не людей, а… пищу. Запахи различаешь остро, в малейших нюансах, звуки тоже… мышь пробежит, а ты слышишь. Ладно бы только мыши. Я всех вас слышал и постоянно, каждую чертову минуту убивал. Слава богу, только мысленно. И с каждым днем становилось все хуже. Например, разговариваю с кем-нибудь, а в голове одно
– Но ведь не сошел.
– Честно говоря, не знаю. Иногда кажется, что да, все-таки сошел. Иногда… без нее плохо. Это не любовь, гораздо страшнее. Любовь предполагает свободу выбора, а тут выбора как раз и нет. Думаю о ней постоянно, как будто кусок души отрезали, хотя, конечно, еще вопрос, есть ли у меня душа.
– Тогда почему не уйдешь? Что тебе мешает?
– Вальрик, наконец, решился задать вопрос, который мучил его уже давно. Почему так вышло, что сначала Рубеус и Карл сражались на поединке, причем сражались по-настоящему, и Рубеус переживал проигрыш, а теперь он живет в Саммуш-ун, словно поединка и вовсе не было. И Коннован тоже не было, про нее словно все забыли.
Нет, конечно, нельзя сказать, что Вальрик сам часто вспоминал о ней… вернее, раньше, когда в камере сидел, то вспоминал, а здесь, в Саммуш-ун, воспоминания были редкими, случайными и какими-то невнятными. Но одно дело он, и совсем другое Рубеус, который говорит, будто у него кусок души отрезали.
– Почему?
– Вальрик повторил вопрос.
– Что мешает?
– Рубеус как-то криво улыбнулся и, положив руку на стопку книг, ответил.
– Вот это. И еще это, - поверх стопки легла черная кожаная папка.
– Не понимаешь? Я и сам пока не очень, но знаю, что разобравшись во всем этом спасу многие жизни, а…
Он еще что-то говорил, но Вальрик больше не слушал. Как-то это все глупо, жизни… разобраться… книги… папка… оправдания какие-то. Рубеус ведь сам учил, что тот, кто принял решение, не должен искать оправданий, тогда почему он сидит и рассказывает о каких-то заводах и людях, которые умирают на этих заводах из-за да-ори. Рубеус ведь и сам да-ори, так какое же ему дело до людей?
И будет ли Вальрику дело до людей, когда он и сам станет да-ори?
Решение принято, и оправдываться Вальрик не станет. Никогда и ни перед кем.
Рубеус
Вальрик вышел из библиотеки тихо прикрыв за собой дверь, взбудораженные внезапным сквозняком страницы книги зашелестели, а механическое перо скатилось на пол. Черт, ну какого лешего оно вечно падает?
Рубеус был раздражен, и все из-за этого глупого мальчишки, который так ничего и не понял. Да Вальрик даже не попытался понять. Он захотел стать да-ори и все. Точка. Решение он, видите ли, принял, а то, чем за это решение придется платить, думать не желает.
– Ты же живешь, - сказал он.
Живет, с этим сложно спорить, вот только к жизни этой Рубеус не стремился, ему-то как раз право выбора не предоставили.
А если бы предоставили? К чему гадать, что случилось, то случилось. Все. Точка. Выражение лица Вальрика говорит, что от идеи своей мальчишка не откажется. Значит, следует поговорить с Карлом, хотя тоже надежды мало, пока ни один из разговоров не заканчивался так, как хотелось Рубеусу. Но он хотя бы попытается остановить это безумие, в конце концов, Вальрик еще слишком молод и неопытен, чтобы в полной мере осознавать последствия своих поступков.