Книга цены
Шрифт:
– Давай так, сейчас ты подумаешь и назовешь причину, по которой я должен терпеть твое присутствие здесь, от того, насколько серьезной мне покажется причина, будет зависеть твоя дальнейшая судьба.
– А если я не захочу?
Януш пожал плечами.
– Твое дело. Да не дергайся, да-ори, убивать не стану, сама сдохнешь. Выйдешь за пределы лагеря и сдохнешь, без оружия, еды… ну одежду, так и быть, оставлю. Ну так как?
– Иди к черту.
Улыбаться Януш не перестал, просто улыбка стала жесткой, неприятной.
– Ну, в таком случае, надеюсь, завтра ты избавишь нас от своего присутствия. Если же тебе
Из палатки я вышла бодрым шагом и с гордо поднятой головой, во всяком случае, хотелось бы на это надеяться. Бодрости и злости хватило ровно на пять шагов. А ведь он прав, в одиночку я не выживу. Вернуться? Попросить прощения за грубость и сказать, что была не права? Януш простит, сначала, правда, поизмывается вдоволь, ну да мне же не привыкать.
А я не хочу привыкать и не буду. К черту Януша, повстанцев, лагерь этот… варианта два, либо выживу, либо сдохну.
– Ты сошла с ума, - сказал Фома, и мысленно я с ним согласилась.
Глава 7.
Фома
– Да ты еле-еле на ногах держишься!
Коннован кивнула.
– Раны не зажили, их постоянно перевязывать надо!
Она снова кивнула.
– Ты упрямая и глупая, потому что упрямая.
– Наверное.
– Коннован села на кровать и, скрестив руки на груди, тихо произнесла.
– Понимаешь, ну не могу я ему дать того, что он хочет. Да и не уверена, что поможет. Сейчас я не опасна, но Януш - не идиот. Он понимает, что пока я фактически беспомощна, но со временем… Януш не станет ждать, пока я восстановлюсь настолько, чтобы превратиться в угрозу.
– Она права, - прошелестел Голос, - там у нее больше шансов выжить, чем здесь. Лучше не мешай, она знает, что делает.
На сей раз Фома был склонен считать, что и Коннован, и Голос ошибаются. Януш не такой, если он хотел убить Коннован, то почему не сделал этого раньше?
– Мотивы поступков обычного человека понять сложно, а мотивы поступков сенсора - невозможно.
– Голос выдал очередную философскую мысль.
– Просто поверь на слово, что так будет лучше.
– Фома, а ты можешь достать оружие? Хотя бы нож.
Оружие, да она в руках его не удержит, Фома видел ее тренировки, не то, чтобы он специально следил… присматривал. Она больше не воин.
– Отдай, если, конечно, хочешь, чтобы у нее был шанс. Если и вправду воин, то справится. А нет, так хоть совесть спокойной будет.
Фома и без совета отдал бы. А прятал потому, что опасался - узнай кто о том, что хранится под койкой, завернутое в грязные промасленные тряпки, возникли бы проблемы. Коннован разворачивала сверток осторожно, словно опасалась, что внутри может находиться нечто в крайней степени опасное. А развернув, удивленно выдохнула:
– Это же моя… откуда?
– Ну… потом, когда дождь закончился, я пошел туда, где тебя нашли, думал, может вещи найду.
– И нашел ее, - Коннован провела ладонью по расцвеченной серо-голубыми разводами шкуре сабли. Когти нежно прочертили полукруг по заточенному
– Спасибо.
– Пожалуйста, но я все равно считаю, что ты совершаешь ошибку. Еще пару недель, Коннован, это ведь недолго. Что может произойти за какие-то несчастные пару недель?
Она отрицательно замотала головой и, ухватив рукоять двумя руками, подняла саблю. Понятно, она не передумает, и что ему остается?
– Я иду с тобой, - Фома прикинул, что следует взять. Вещей у него не много, оно и к лучшему, меньше тащить придется.
– Нет.
Честно говоря, отказ удивил. И обидел, Коннован, точно почувствовал эту обиду, отложила саблю, и обняв его руку своими ладонями, тихо сказала:
– Фома, я не хочу тебя убить, понимаешь?
– Не понимаю.
– Врешь, - улыбаться у нее получается плохо, обожженные губы моментально трескаются и кровят, а в глазах знакомое выражение. Раньше она смотрела на мир с насмешкой, а теперь - со страхом.
– Ты все прекрасно понимаешь, в противном случае не резал бы себе руки. Да, кровь для меня лучшее лекарство, но ее мало. Точнее, чтобы находится здесь - достаточно, а вот там, в степи… раньше я могла обходиться, но сейчас другое дела. А жажда - это своего рода безумие, и рано или поздно…
– И она снова права.
– Если я буду одна, жажда не убьет, больно, неприятно, но не смертельно. На Проклятых Землях она какая-то другая, отсроченная что ли… я не знаю, что будет со мной, когда эта предоставленная отсрочка закончится. А твое присутствие спровоцирует приступ.
– Я не боюсь.
– Идиот, - заметил Голос, а Коннован, прижавшись щекой к раскрытой ладони, сказала.
– Я боюсь. Ты много для меня сделал, я не хочу быть неблагодарной… вернее, дело не столько в благодарности… просто я не хочу убивать тебя, Фома. Ты слишком много значишь для меня. Друг, брат… я не знаю, я забыла, каково это иметь друзей, а братья умерли давно, но… наверное, это глупо, но за тебя я боюсь больше, чем за себя. Я сильная. И живучая.
– И упрямая.
Коннован пожала плечами. Она не считала упрямство плохим качеством. Живучая… сильная… беспомощная. А если с ней снова случится беда, если рядом никого, кто бы сумел помочь, если, несмотря на все упрямство и живучесть, она умрет?
– Фома, я давно хотела спросить, но все как-то не решалась. Почему ты больше не пишешь?
– Что?
– очередной неожиданный вопрос поставил в тупик.
– Раньше ты писал, а теперь нет. Почему?
– А о чем писать?
– Обо всем. О себе, о Януше, об Империи и повстанцах, о Проклятых землях. Об Ильясе.
Фома не ответил, он не знал, что ответить и как объяснить: раньше у него была цель, но она оказалась ненастоящей, как позолота на деревянном кресте. А теперь? Зачем писать? Для кого? Кому вообще это интересно?
Коннован ушла на следующую ночь, Фома проводил ее до границы лагеря, а вернувшись понял, что не выдержит тяжелой тишины, которая поселилась в палатке. Он попытался присоединиться к людям у костра, но те были слишком чужими.
А степь дышала ночью и невероятным очищающим душу покоем, Фома вновь вернулся туда, куда не долетали ни отблески костров, ни голоса, ни смех, и растянувшись на чуть влажной от росы траве, закрыл глаза. В голове же слова сами собой сложились во фразы: