Книга Черепов
Шрифт:
Впрочем, как ни странно, мой интерес к самоубийству понемногу исчез, даже несмотря на то, что философия моя, в общем-то, не изменилась. Я перестал составлять списки вариантов самоубийства. Я начал планировать жизнь, решил бороться со Смертью вместо того, чтобы без сопротивления отдаться ей. Я поступлю в колледж, я стану ученым, я изучу все, что смогу, и, возможно, мне удастся немного раздвинуть пределы Страны Смерти. Теперь я знаю, что никогда не убью себя. Я вообще не собираюсь этого делать. Я буду сражаться до конца, а если Смерть придет, чтобы посмеяться мне в лицо, что ж, я рассмеюсь в ответ. А если все-таки «Книга Черепов» истинна? А вдруг действительно существует возможность избежать Смерти? Вот смеху-то было бы, если бы я перерезал себе вены пять лет назад.
За сегодняшний день я проехал, должно быть, уже не меньше четырех сотен миль, хотя полдень еще не наступил. Дороги здесь великолепные — широкие, прямые, пустые. Следующий город — Амарилло. Потом — Альбукерке. Дальше — Финикс. А потом в конце концов мы начнем выяснять множество новых вещей.
16. ЭЛИ
Как странно выглядит здешний мир. Техас, Нью-Мексико. Лунный
Воздух свеж и прохладен. Небо невероятной голубизны и прозрачности. Это апокалиптический край: так и ждешь, что с «холмов» вдруг раздастся трубный глас. Чудный трубный глас по гробницам земным про-, гремит и приведет их к трону. И Смерть будет посрамлена. Мы проезжаем по тридцать-сорок миль от да до города, а по дороге нам попадаются лишь зайцы, белки, всякая мелочь. Сами города выглядят новыми: заправочные станции, вереницы мотелей, небольшие квадратные домики из алюминия, у которых такой вид, словно их можно прицепить к автомобилю я отбуксировать куда-нибудь в другое место. (Возможно, так оно и есть.) А с другой стороны, мы миновали и два пуэбло, которым по меньшей мере лет шестьсот-семьсот, и много таких нам еще встретятся по пути. Мысль о том, что там есть настоящие индейцы, живые индейцы, расхаживающие по поселку, мелькает в моем манхеттенизированном мозгу. В тех цветных фильмах, что я в течение многих лет каждую субботу смотрел на Семьдесят третьей улице и Бродвее, индейцев было в изобилии, но я никогда не питал иллюзий на этот счет: своим холодным мальчишеским рассудком я понимал, что это просто пуэрториканцы или мексиканцы, выряженные в бутафорские перья. Настоящие индейцы принадлежали девятнадцатому столетию, они уже давно вымерли, и их не осталось нигде, кроме как на пятицентовой монетке с бизоном на обратной стороне, а когда вы в последний раз видели бизона? Индейцы были архаизмом, индейцы для меня находились в одном ряду с мастодонтами, тиранозаврами, шумерами, карфагенянами. Но нет, вот я впервые оказался на Диком Западе, и тот плосколицый бронзовокожий человек, продавший нам в лавке пиво к обеду, был индейцем, и тот малыш, который заливал нам в бак бензин, тоже индеец, и те глинобитные хижины на другом берегу Рио-Гранде заселены индейцами, хоть я и различаю лес телевизионных антенн, поднимающихся над саманными крышами. Посмотри на индейцев, Дик! Посмотрите на те огромные кактусы! Джейн, смотри, индеец едет на «фольксвагене»!; Видели, как Нед подрезал этого индейца! Послушайте, как индеец сигналит!
Мне кажется, что наша вовлеченность в это приключение усилилась после того, как мы достигли пустыни. Во всяком случае у меня. Тот страшный день! сомнений, когда мы проезжали через Миссури, теперь) выглядит таким же далеким прошлым, как и времен» динозавров. Теперь я знаю (откуда? Как я могу эта утверждать?), что все, описанное в «Книге Черепов», ; существует, и то, что нам предстоит отыскать на просторах Аризоны, тоже существует, и что, если мы преодолеем все трудности, нам будет даровано то, к чему мы стремимся. И Оливер это знает. За прошедшие несколько дней в нем явственно проступила какая-то фатальная, неестественная целеустремленность. Нет, эта одержимость одной идеей присутствовала в нем всегда, но ему удавалось скрывать ее. Теперь же, когда он по десять-двенадцать часов кряду сидит за рулем и его буквально силой приходится вытаскивать с водительского места, он совершенно ясно дает понять, что для него нет ничего более значимого, чем добраться до конечной цели нашей поездки и предаться наставлениям Хранителей Черепов. Даже оба наших неверующих исполняются верой. Нед, как обычно, колышется между абсолютным приятием и абсолютным отрицанием, часто занимая обе позиции одновременно; он высмеивает нас, подкалывает, но все же изучает карты и выверяет маршрут, будто в той же степени, что и мы, охвачен нетерпением. Нед — единственный из известных мне людей, кто способен на рассвете сходить к заутрене, а в полночь отслужить черную мессу, не ощущая ни малейшей несовместимости, с одинаковым рвением отдаваясь обоим обрядам. Тимоти по-прежнему держится отстраненно, стоя в позе беззлобного насмешника, и утверждает, что просто решил составить компанию в этом паломничестве своим чокнутым соседям по комнате; но в какой степени это — лишь фасад, демонстрация подобающего аристократического хладнокровия? Полагаю, в большей, чем может показаться. У Тимоти гораздо меньше причин, чем у всех нас, жаждать сверхъестественного продления жизни, поскольку его нынешняя жизнь уже сейчас предоставляет ему бездну возможностей — при его-то финансовых ресурсах. Но деньги — еще не все, и тебе не протянуть больше положенных семи десятков, даже если получишь в наследство весь Форт-Нокс. Образ Дома Черепов искушает, как мне кажется, и его. Искушает и его.
К тому времени, когда завтра-послезавтра мы достигнем цели, я думаю, мы сплотимся в устойчивую четырехстороннюю формацию, которую «Книга Черепов» именует «Вместилищем»: то есть мы станем группой кандидатов. Будем надеяться. Ведь,
17. НЕД
Альбукерке. Ужасно унылый город, тянущиеся на многие мили пригороды, бесконечная цепь аляповатых мотелей вдоль шоссе номер 66, какой-то жалкий, недоделанный Старый город для туристов где-то в дальнем конце. Если бы я приехал на запад туристом, то подайте мне как мимимум Санта-Фе с его глинобитными магазинчиками, симпатичными улочками на холмах, с его настоящими остатками испанского колониального прошлого. Но в ту сторону мы не поедем. Здесь мы сворачиваем с 66-й магистрали и катим на юг по 85-й и 25-й почти до мексиканской границы, а от Лас-Крусеса — по шоссе номер 70, которое приведет нас в Финикс. Сколько мы уже едем? Два, три, четыре дня? Я полностью утратил ощущение времени. Сижу, наблюдая час за часом, как ведет Оливер, иногда садимся за руль я или Тимоти, а колеса крутятся у меня в душе, карбюратор горит у меня в брюхе, грань между пассажиром и водителем стирается. Мы все — одно целое с этим фыркающим чудовищем, несущимся на запад. Разметавшаяся, загазованная Америка .осталась позади. Чикаго теперь — лишь воспоминание. Сент-Луис — просто дурной сон. Джоплин, Спрингфилд, Талса, Амарилло — почти бесплотная нереальность. Континент измученных лиц и мелких душонок перестал существовать. Пятьдесят миллионов тяжелых случаев менструальных спазм происходят к востоку от нас, а нам начхать. Эпидемия подростковой эякуляции распространяется по огромным урбанизированным мегаполисам. Все гетеросексуалы мужского пола старше семнадцати в Огайо, Пенсильвании, Мичигане и Теннесси поражены вспышкой кровоточащих геморроев, а Оливер увозит нас все дальше и плевать на все хотел.
Мне нравятся эти места: открытые, несуетные, есть в них что-то вагнеровское, какой-то дух старых добрых времен; так и видишь мужчин с галстуками-тесемками и в необъятных шляпах, спящих индейцев, склоны, поросшие полынью, и знаешь, что это правильно, все именно так, как и должно быть. В то лето, когда мне стукнуло восемнадцать, я побывал здесь, прожив большую часть времени в Санта-Фе, деля жилье с одним обветренным, загорелым торгашом индейскими сувенирами лет сорока. Разговорчивым ов не был: он и шепелявил, и акцент у него был жуткий, сущая баба. В числе многого другого он научил меня водить машину. Весь август я разъезжал по его поставщикам, закупая товар: старые горшки, которые этот тип скупал по пятерке за штуку, а продавал охочим до антиквариата туристам по полтиннику. Низкие накладные расходы — быстрый оборот. В одиночестве, едва отличая сцепление от локтя, я совершал невероятно длинные поездки, ездил и в Берналилло, и в Фармингтон, добирался до Рио-Пуэрко, даже предпринял продолжительную экспедицию в Хопи; в нарушение местных законов в области археологии фермеры рыщут по нераскопанным развалинам пуэбло и тащат оттуда все, что можно продать. Встречал я и немало индейцев, многие из которых (подумать только!) голубые. До сих пор приятно вспомнить одного классного навахо. И щеголеватого тао, который, убедившись в моей дееспособности, взял меня с собой в киву [13] на некое племенное таинство, в результате чего я получил доступ к таким этнографическим данным, что многие ученые, несомненно, согласились бы за них позволить снять с себя скальп. Большой опыт. Расширение кругозора. Я просто хочу дать понять миру, что если ты педик, то расширяется не только дырка у тебя в заднице.
13
Место проведения религиозных обрядов в пуэбло.
В тот день случился инцидент с Оливером. Я гнал по 25-му шоссе где-то между Беленом и Сокорро, ощущая легкость и свободу, впервые чувствуя себя хозяином автомобиля, а не какой-то там шестеренкой. В полумиле впереди я заметил фигуру, бредущую по обочине, видать, «автостопник». Я машинально замедлил ход. Все верно: «стопник», более того — хиппи, безупречная модель 1967 года, с длинными немытыми лохмами, в овчинном жилете на голое тело, со звездно-полосатой заплатой на тыльной части протертых до ниток джинсов, с рюкзачком, босой. Наверное, направляется в какую-нибудь пустынную коммуну, бредя из неоткуда в никуда. Что ж, в каком-то роде мы тоже катим в некую коммуну, и я почувствовал, что мы должны подобрать его. Я затормозил почти до полной остановки. Он поднял глаза, явно поддавшись мгновенной панике, слишком часто, вероятно, сталкиваясь с разными подвохами, но выражение страха сошло с его лица, когда он увидел, что мы — просто пацаны. Он ухмыльнулся, обнажив щербатые зубы, и я почти услышал, как он бормочет слова благодарности: «это самое, чувак, как клево с твоей стороны меня подобрать, это самое, идти долго, а ведь ни одна сволочь не поможет». Но Оливер вдруг просто сказал: «Нет».
— Нет?
— Езжай дальше.
— Но в машине есть место, — возразил я.
— Не хочу терять время.
— Но, Оливер, парень ведь совершенно безвредный! А здесь проезжает, быть может, одна машина в час. Будь ты на его месте…
— Откуда ты знаешь, что безвредный? — спросил Оливер. Сейчас хиппи находился примерно в сотне футов от того места, где я остановился. — А вдруг он из семьи Чарльза Мэнсона? — тихо продолжал Оливер. — А вдруг его работа — резать ребят, что распускают сопли при виде хиппи?
— Ничего себе! Ты что, рехнулся?
— Поезжай, — сказал он зловеще-ровным голосом прерии, предвещающей смерч, голосом типа «чтоб вечером, ниггер, и духу твоего в городе не было». — Он мне не нравится. Я отсюда чую, как от него воняет. Не хочу, чтобы он садился в машину.
— Сейчас за рулем я, мне и решать насчет…
— Поезжай, — вмешался Тимоти.
— И ты тоже?
— Оливер не хочет его, Нед. Ты ведь не собираешься навязать его Оливеру против воли?
— О Господи, Тимоти…