Книга дракона
Шрифт:
Но прикосновение когтей к телу оказалось на удивление мягким. Таким мягким, что ученый едва почувствовал его.
Может, это — испытание?
Перед его мысленным взором возникло видение. От неожиданности Уэллен попятился, но птицелюди, державшие его, крепче сжали когти, не давая бежать. Сопротивляться было бесполезно, и ученый вгляделся в возникший в сознании образ.
Он увидел мир, в котором все было слегка искажено. На него надвигались странные люди, и в переднем он тут же узнал самого себя. Другие же оказались членами экспедиции. Была там и грозная фигураПрентисса Асаалька, похожего скорее на птицечеловека. Все они окружали кого-то, на кого голубокожий уже готов был наброситься.
На юного
Ученый ощутил мысленное прикосновение, полное благодарности, и едва удержался от удивленного возгласа. Общение посредством мысленных образов было известно и на его родине — но не такое эффективное. Кто мог подумать, что существует раса, для которой такое общение — обычное дело!
События разворачивались последовательно, как в пьесе. Наиболее важным был финал, где он, Уэллен Бедлам, запретил убивать птенца, а затем исцелил его смертельную рану.
Исцелил? Он попробовал мысленно отрицать это, объяснить, что никак не мог совершить ничего подобного. Магия — не его дело! Он нарисовал самого себя, пытающегося колдовать и терпящего неудачу, надеясь, что птицечеловек поймет его. И тот понял, но ответил целой серией изображений: он, Уэллен, творящий заклинание за заклинанием, с каждым разом все успешнее. Искатель утверждал, что ученый наделен колдовскими способностями. Если верить ему, Уэллен уже доказал это.
Возражать было бессмысленно. Более того: мысль о том, что он еще может стать — хотя бы не слишком сильным — волшебником, дразнила и привлекала. Сколько он смог бы сделать при помощи магии!..
Быстрым прикосновением юный птицечеловек снова привлек его внимание. Уэллен распахнул сознание. На этот раз он увидел птенца, возвращающегося в свою стаю. Его встретили с радостью, так как в этом гнездовье, устроенном в прекрасном старинном замке, занятом искателями после того, как неизвестные строители забросили его, было не так уж много птенцов: после древней катастрофы рождаемость у птицелюдей сильно понизилась. Случилось это давным-давно, но род искателей все никак не мог оправиться. Что именно произошло, Уэллену не объяснили. Он лишь чувствовал страх подростка, стоявшего рядом, и понимал, что такой же страх испытывают и взрослые птицелюди.
Словом, искатели отметили его поступок, и даже больше. После истребления каравана они попытались помочь человеку, который доказал гордому народу, что стоит их внимания. Уэллен подозревал, что искатели взирали на прочие расы свысока, однако его поступок поднял его в их глазах почти до их собственного уровня. Впрочем, это его не оскорбило: люди были способны на худшее.
Но Сумрак, к немалому ужасу птицелюдей, наткнулся на него первым. Птицелюди издавна враждовали с чародеем, и то, что они решились спасти Уэллена, значило немало. Сумрака искатели боялись и уважали; он был для них едва ли не демоном. Единственным его слабым местом было безумие — по крайней мере, иных птицелюди не знали. Только поэтому они решили рискнуть. Улучив подходящий момент, они извлекли из беспокойного сознания чародея призраков прошлого. И все же, вызволяя Бедлама из пещеры, они едва не потерпели неудачу. В какой-то момент искатели почти потеряли его в Пустоте.
Ученый задрожал, радуясь, что ничего не знал. До этого он недоумевал, отчего птицелюди не воспользовались своим преимуществом и не напали на противника, но теперь понял, что им едва хватило сил на его освобождение. Отвлечь врага на время вовсе не то, что причинить ему существенный вред. Птицелюди давно выяснили, что на чародея нападать вредно: когда его не беспокоили, он их тоже почти не трогал. Если же его
И вся эта сила — в руках сумасшедшего!
Что же предпримет Сумрак, обнаружив пропажу «гостя»? Юный искатель уверял Уэллена, что они способны защитить его, но ученого одолевали сомнения.
Наконец связь прервалась. Новые товарищи вызвали уважение Уэллена и возродили в нем надежду. Он до сих пор не имел представления, где они собираются прятать его, но был готов следовать их планам. А что ему еще оставалось? Пусть даже они лгут — он все равно совершенно беззащитен. Однако, если он однажды проявил способности к чародейству, почему бы не попробовать еще?
Будь у него время…
— Что случилось?
Хотя связь и была разорвана, Уэллен не сомневался, что его понимают.
Подросток указал на небо. Уэллен поднял взгляд, но увидел лишь голубой простор да облака. Он снова взглянул на птенца.
— Я не…
Двое искателей, державших его за . лечи, взмыли в воздух, унося ученого с собою.
Через несколько мгновений Уэллену удалось вернуть себе прежнее самообладание. В когтях птицелюдей он был в безопасности, это подтверждало не только исчезновение тревожившего его чувства, но и здравый смысл. Если бы они хотели проявить враждебность, они бы это уже сделали. Что до беспомощности, то это состояние с момента прибытия в Драконье царство, похоже, стало его образом жизни. По совести говоря, он даже не был уверен, что Сумрак намеревался причинить ему вред, но с такой непредсказуемой силой, как мрачный чародей, лучше уж не экспериментировать.
Влекомый двумя охранниками, он поднялся над деревьями, оставив внизу сомнения и страхи. Полет для ученого был внове, и он наслаждался необычными впечатлениями. То, что он видел сверху, конечно, и сравнить нельзя было с горными видами, но совершать экскурсию таким образом Уэллену явно нравилось больше, чем дрожать на вершине холодной, неприветливой горы.
К ним присоединились и другие искатели, но подростка ученый не видел. Вероятно, им не желали рисковать. Или — «ею»? Хотя связь с птенцом длилась недолго, Уэллену отчего-то казалось, что птенец — женского пола. С виду же трудно было сказать — даже взрослые особи выглядели более-менее одинаково. Уэллен присмотрелся к стайке, кружащей поблизости. Вокруг, вероятнее всего, были одни самцы — это следовало хотя бы из того немногого, что он узнал об истории птичьего народа. Если рождаемость так низка, раса не станет подвергать самок даже малейшему риску. Относительно собственных достоинств Уэллен не заблуждался: скорее всего, ему просто повезло, что юный искатель оказался самкой. Это наилучшим образом объясняло, почему птицелюди все-таки решили спасти его.
Полет, перемежавшийся остановками, во время которых пары, несшие бескрылого человека, менялись, длился два или три часа.
Птицелюди были сильны, но от такого мертвого груза — термин, хоть и не нравился Уэллену в применении к собственной особе, точнее всего отражал положение дел — устанет кто угодно. С течением времени солнце медленно описывало дугу, перемещаясь вправо от ученого, и это означало, что отряд движется почти точно на юг. Уэллен надеялся, что они прибудут на место до темноты. Ему вовсе не улыбалось лететь, не видя ничего вокруг, или же ночевать в каком-нибудь неизвестном лесу. Бояться, конечно, было глупо — ведь птицелюди, без сомнения, знали, что делали, — однако пережитого Уэлленом наверняка хватило бы любому. Сейчас ему хотелось только одного: укрыться на время от всего мира в каком-нибудь безопасном месте.