Книга гор (сборник)

Лукьяненко Сергей Васильевич

Я пожал плечами. Спросил:

– А нынешнее положение в галактике вы считаете миром?

Маэстро вяло улыбнулся:

– Сергей… Вы не знаете фангов. Вы и представить себе не можете, на что похожа война с ними.

У меня вдруг отпало желание спорить.

– Ничего, Маэстро. Я не очень боюсь этой войны. К тому же мне хочется взглянуть на фангов.

Лицо Маэстро искривилось. Словно я признался в копрофагии.

– Взглянете, принц… Но ведь истинная причина другая? Вы хотите уйти от заданности своих поступков.

От детерминизма.

– Да.

– Сергей, это будет ложным уходом… Старая философская проблема о свободе воли решена. Мы несвободны. Нас несет основным потоком истории, и все, что нам дано, – это барахтаться более или менее энергично. Даже в настоящем, которое для вас является будущим, вы обречены делать то, чего потребует от вас ход истории. Свободы воли нет.

– Свобода воли, Маэстро, – это отсутствие человека, знающего твои поступки наперед. Вот и все.

Я встал – словно отсюда можно было уйти обычным путем. Поинтересовался:

– Мне нужно отдать Храму приказ о вашей «раскапсуляции»?

– Не обязательно. Когда вы улетите, я вновь стану для Храмов создателем – и единственным высшим контролером. Посижу здесь немного… и отключусь. Усну. До следующей плановой проверки или очередной нештатной ситуации.

– А скоро плановая проверка?

– Через десять лет. Когда позади тысячелетия, полторы сотни лет с пятнадцатью пробуждениями уже не гнетут, как вначале.

Мы смотрели друг на друга, словно осознав, что это последняя наша встреча – в уютном иллюзорном мирке Храма.

– Все-таки мы оба земляне, – тихо сказал я. – Счастливого дежурства.

– Счастливого будущего, – так же тихо отозвался Маэстро. – Удачи, принц.

Он протянул мне руку, и я не колеблясь пожал ее. Рука была теплой и твердой. Нормальная, сильная мужская рука. Маэстро оказался привидением самой высшей пробы. Теперь оставалось лишь пожелать и оказаться в ангаре Храма, где рядом с зеркальным шаром – боевым кораблем типа «Корсар» – ждали друзья. Эрнадо, Ланс, Редрак. Повизгивающий, грустный, лишившийся хозяина Трофей. И принцесса планеты Тар – Терри. Моя жена.

За те два дня, что мы провели на Земле, я успел обвенчаться с ней в православной церкви. Сам не знаю почему. Как не знаю и того, что заставило ее согласиться и на венчание, и на вечеринку с моими обалдевшими друзьями в маленьком городском кафе, и на вечер в лучшем номере самой дорогой гостиницы Алма-Аты. Очень удобно, что синтезаторы «Гонца» сумели скопировать образцы денег.

Может быть, она действительно меня любит? Принцесса Терри с планеты Тар…

Что-то упорно мешало мне уйти в свое свободное и загадочное будущее из несуществующего уюта, где останется размышлять о случившемся Маэстро. Неизбежность? Едва ли…

– Стас, – неожиданно для себя спросил я. – Данька… Даниил… с ним все было нормально?

– Да. Вы же доставили его прямо к порогу дома. И даже проследили, кто открыл дверь. С ним все в порядке.

– Я

не о том. Стас, он был счастлив?

Помолчав, Стас пожал плечами:

– Он был известным… великим художником.

– В двадцатом веке были известные художники. Илья Глазунов…

– Я же о великих.

– И Марк Шагал.

Маэстро задумчиво смотрел на меня:

– Сергей, он стал великим художником. Тут уже не подходят обычные понятия счастья.

– Понятно.

– Возьмите в библиотеке кассету с его работами. Там есть и несколько биографий, весьма любопытных.

– Спасибо. Я и не подумал. Я возьму кассету с картинами – этого хватит. Маэстро, а он рисовал… космос?

Ловким движением Стас извлек из кармана пиджака яркую цветную открытку. Множественная фотография…

– Здесь десятка два его работ, самых известных. Посмотрите. Третья или четвертая – одна из немногих, где есть что-то космическое. Возможно, вам она скажет больше, чем мне.

Я не знаток живописи, но это был очень странный стиль. Если соединение сотен ярких, чистых тонов в одно цельное и гармоничное изображение – это и есть цветазм, то Данька придумал забавный стиль. Яркий и праздничный, как новогодняя игрушка. Тревожный и печальный, как ночное небо сквозь ветви дремучего леса.

Первая картина оказалась довольно обычной, художники любят мифологические сюжеты. И на Данькиной картине был Икар – мальчишка, его ровесник, с распахнутыми крыльями взлетающий к солнцу. Или падающий на солнце, не знаю – ракурс был очень странным.

Я сдавил уголок фотографии, изображение сменилось непроглядной чернотой. Сбой в работе, наверное.

– Это тоже картина, – довольным голосом произнес Стас. – Называется: «Было темно». Листайте дальше.

Я вызвал новое изображение. И замер, вцепившись в пластиковую открытку.

На картине был берег озера, освещенный странным разноцветным сиянием плывущих в небе лун – синих, оранжевых, красных, зеленых… Я не стал их считать – меня не интересовало, ошибся ли Данька. Потому что на песчаном берегу озера, в разноцветном полумраке, сидел, прижимая к коленкам похожее на собаку животное, прекрасно знакомый мне мальчишка. С мокрыми после купания волосами и запрокинутой к небу головой. Рядом с ним лежал на тонкой темно-бордовой, даже на взгляд теплой подстилке молодой, атлетически сложенный парень.

Меня Данька приукрасил… кажется.

А все остальное было точным.

Здорово он ухитрился взглянуть на нас со стороны.

Я повертел открытку. И вдруг заметил, что за ажурным силуэтом леса встает призрачная серая тень. Огромный шар, не то накатывающийся, не то отступающий от лесного озера.

Великие Сеятели…

Девяносто пять процентов памяти о «каникулах в космосе» было уничтожено. Остальное должно было превратиться в мешанину похожих на сон видений, непонятных фраз, забытых переживаний…