Книга из человеческой кожи [HL]
Шрифт:
Я даже не заметил, как Марчелла начала превращаться в женщину. На похоронах моего отца, которые проходили в отсутствие его тела, я впервые обратил внимание на то, как взгляды гостей мужского пола дольше необходимого задерживаются на Марчелле. Даже я вынужден был признать, что черты ее бледного личика обрели тревожную привлекательность. Это был уж верх неприличия — выставлять такую кожу на всеобщее обозрение. Ее лицо заканчивалось у воротника, и любопытные взгляды мужчин, казалось, хотели заглянуть под него. И почему в уголках ее губ всегда таилась улыбка?
Мои собственные глаза то и дело устремлялись к мягким серым теням, которые отбрасывали подаренные Пьераччио жемчуга на тоненькую белую шейку Марчеллы. Чем дольше я смотрел на ожерелье, тем сильнее ощущал, что мои пальцы мне не повинуются.
Проницательный читатель уже наверняка догадался, что автор этих строк не привык к тому, чтобы исполнению его сокровенных желаний что-либо мешало. Правда заключалась в том, что, если бы не таинственное исчезновение подлинного завещания, я бы отдал Марчеллу тому, кто предложил бы за нее самую высокую цену, и превратил бы отцовские похороны в двойной праздник.
Если бы не проклятое пропавшее завещание, я бы выдал ее за какого-нибудь благородного господина, намного старше ее, разумеется, поскольку никто из молодых не взял бы ее замуж из-за искалеченных ног. При желании наверняка отыскался бы какой-нибудь побитый молью конт, который с радостью бы женился на ней. Потому что о том, сколько раз шестьдесят делится на двенадцать или тринадцать, можно думать бесконечно и с наслаждением. Я уже представлял себе, как какой-нибудь старый козел робко ласкает ее стыдную щелочку своей отсохшей штукой. Если она у него встанет, естественно. Учитывая раздражение того места и все прочее.
Но в данный момент я не мог позволить себе обзавестись любопытным, надоедливым и неглупым зятем; сначала я должен отыскать настоящее завещание и уничтожить его. Поскольку будущий зять имеет полное право и даже обязан потребовать предоставить ему определенные документы, прежде чем подписывать брачный контракт.
Мое поддельное завещание, должным образом состарившееся и покрытое коричневыми пятнами, не вызовет никаких вопросов — при условии, что никто не станет сличать идентичность почерка моего папаши.
А вдруг настоящее завещание обнаружится в этот самый неподходящий момент? Я с легкостью мог вообразить, что будет дальше. Как только моя сестра будет объявлена наследницей, уже на следующее утро к нам постучится мистер Вор, Укравший Завещание, и предложит ей руку и сердце.
Кто бы ни взял это завещание, будь оно трижды проклято, он не желал мне добра. А если он вдобавок захотел бы запустить руку в мой карман, то без проблем обрел бы достойного компаньона по обеденному столу в лице предполагаемого супруга Марчеллы — до свадьбы или сразу после нее. А что, если Марчелла забеременеет? Я никак не мог допустить, чтобы у нее появился ребенок, еще один кровосос, готовый вцепиться в мое наследство, и очередной грозный претендент
Было бы верхом глупости с моей стороны позволить случиться чему-либо подобному.
А потом, однажды утром, мои пальцы не смогли оторваться от жемчугов Марчеллы, и я вдруг обнаружил, как они все туже затягивают ожерелье у нее на шее. Эта сводящая меня с ума улыбка исчезла, сменившись выражением ужаса. И кто знает, чем бы все кончилось, если бы меня не отвлек мой камердинер Джанни очередным идиотским вопросом по поводу затерявшегося галстука?
Джанни дель Бокколе
Жемчуга сделали свое дело. Я вдруг вспомнил маленькую бедную Риву и те черные бутылочки, а потом набрался мужества и пошел за завещанием. Я планировал перехватить гондолу конта Пьеро, когда он прибудет в Палаццо Эспаньол, и перемолвиться с ним наедине у пристани.
Но, придя за завещанием, я выяснил, что я совсем не такой умный, как полагал.
Потому что документа не было там, где я оставил его. Где я думал, что оставил его. Похоже, я ошибся и случайно спрятал его в другое место. Должно быть, я тогда был не в себе после того, как застал Мингуилло затягивающим на шее Марчеллы удавку из жемчугов.
Ну, я перерыл все свои выдвижные ящики в шкафу. Я вывернул наизнанку свои карманы, оставив одежду кучей валяться на полу. Я даже прощупал изнанку занавесок. Распорол тюфяк. Ничего. Gnente di gnente.
Марчелла Фазан
— Почему ты молчишь? — пожелала узнать Сесилия Корнаро. — Я встречала более разговорчивых монахинь. Хотя нельзя сказать, что я возражаю против капельки тишины после твоей нескончаемой болтовни.
— Мой брат вернулся, — пробормотала я, перебирая пальцами жемчужины в ожерелье и поглаживая синяки на шее, которые прикрыла шалью.
— И каким же образом это мешает тебе рисовать портрет маленького Контарини?
Мой натурщик моментально воспользовался возможностью, чтобы потянуться и зевнуть. Но стоило Сесилии метнуть на него один-единственный взгляд, как мальчик тут же принял прежнюю позу и на лице его промелькнул страх. Я подмигнула ему, и он робко улыбнулся мне в ответ.
— Не забывай, что бедный отец Марчеллы недавно скончался, — с грустью заметил Пьеро.
— И что же, это мешает ей рисовать?
Между нами пролегла чья-то тень, и незнакомый голос произнес:
— Вовсе нет, на мой неискушенный взгляд. У вас получается просто замечательно, мисс. Молодой джентльмен на вашем портрете как живой.
Сесилия окинула незваного гостя внимательным взглядом с головы до ног так, как это она делала всегда — словно прошлась среднего размера кисточкой из беличьей шерстки по его телу, которое, кстати говоря, было крупным, ладно скроенным и хорошо одетым. Она задержалась на его голове, встретив взгляд его спокойных серых глаз своими бесстрашными зелеными очами.