Книга из человеческой кожи [HL]
Шрифт:
Их распространял печально известный венецианский лекарь, который с гордостью именовал себя «доктор Инка Тупару». Он похвалялся тем, что прошел обучение в самой знаменитой botica в сердце Чили-Перу. Он уверял, что «Слезы святой Розы», если их обильно нанести на кожные покровы, успешно разрешают все неприятные проблемы жизненно важных органов и желез. Но, самое главное, — и это приносило несметные богатства патрону лекаря — бесцветная жидкость якобы придавала коже белизну и блеск жемчуга.
Мой хозяин, мастер Руджеро, не интересовался ничем, кроме струпьев своей
Хирург показал мне кричащий и вычурный листок, в котором доктор Инка клялся, что секрет формулы своего снадобья он обнаружил в таинственной книге в переплете из человеческой кожи. Лекарь с гордостью утверждал, будто сам Наполеон каждое утро смачивал свой носовой платок «Слезами святой Розы».
Руджеро злорадно рассмеялся мелким смехом:
— Что ж, этим, очевидно, и объясняются последние неудачи маленького Бонапарта!
Сестра Лорета
Наша собственная церковь в монастыре Святой Каталины запятнала себя ужасным проступком. Святые отцы согласились отслужить заупокойную мессу по венецианскому купцу Фернандо Фазану. Его любовница пожертвовала на благотворительность и оплатила службу из своих дурно пахнущих денег. На поминальной мессе присутствовали все монахини, кроме меня, и воспевали гимны этому аморальному человеку.
Я же по-прежнему оставалась в постели, отказываясь принимать любую еду и питье, кроме уксуса.
Для краткости я не стану описывать свои страдания, вызванные жаждой. Тело мое высохло до костей. Я почти ничего не чувствовала. Когда я лежала в постели по ночам, моя тазовая кость болезненно впивалась в тюфяк. Я почти ничего не весила, так что иногда мне казалось, что я парю над своим ложем. Я потеряла способность четко видеть своим единственным здоровым глазом, и временами мне становилось трудно дышать.
Priora увещевала меня:
— Мне придется сообщить вашим родителям о том пути, на который вы ступили.
Я повернулась лицом к стене, на которой я уксусом нарисовала множество распятий, хотя и не помнила, когда и как мне это удалось.
Моя мать написала: «Дочка, не убивай себя этими абсурдными, экзальтированными поступками. Ты должна есть и пить, иначе ты умрешь. А самоубийство — это грех».
Лежа, как мне представлялось, на смертном одре, я слабым голосом надиктовала ответ, будучи счастлива тем, что наконец-то мои последние слова будут записаны для последующих поколений.
Мама, меня гложет скорбь и печаль оттого, что я должна объяснять тебе неисповедимость путей Господних и обращаться с тобой как с собственным несмышленым ребенком. Но ради спасения твоей души я пойду на это.
Мама, я должна предостеречь тебя против твоей хорошо известной любви к красивой одежде и еде. Обильная пища разогревает тело, делает его сонным и заставляет его метаться в жару. Голодание убивает похоть и вожделение, оставляя душу бодрствовать всю ночь напролет. Вместо того чтобы самоуверенно советовать прервать мой пост, тебе
Ты должна понять, что Господь сам кормится моим голоданием. Плотское насыщение яблоком запрета — вот что стало причиной изгнания Адама и Евы из рая. Иисус вынужден был умереть на кресте за наши грехи, чтобы дать нам возможность покаяться и вернуться в рай. И теперь во время причастия мы угощаемся Его кровью и плотью. Этого довольно для чистого душой и телом существа. Подобно Мехтильде Магдебургской, я желаю вкушать одного лишь Господа.
Если ты вскоре услышишь о том, что я умерла вследствие своего покаяния, ты должна гордиться и радоваться тому, что была матерью мученицы. Я отправляюсь на венчание со своим любимым нареченным и с радостью предвкушаю это.
Голос мой устал и затих. А потом я с ужасом увидела, что монахиня, которой я диктовала свой ответ, перестала писать. Листок соскользнул на пол и остался лежать там в небрежении, а сама она с выражением неизбывной скуки на лице смотрела в окно.
— Где сестра София? — закричала я. — Почему вы не позволяете мне увидеться с ней?
Перед моими глазами вдруг поплыли красные круги, а потом я провалилась в черноту.
Когда я вновь очнулась, на меня сверху вниз смотрела priora. Она констатировала:
— Сестра Лорета, в течение нескольких дней у вас наблюдался кризис воспаления мозга.
— Господь посылает лихорадку тем, в ком жарче всех горит огонь благочестия, — ответила я.
— Действительно, — иронически улыбнулась она.
— Мое тело парило над ложем, как у Терезы Авильской, пока я пребывала без чувств? — спросила я. — И не пытались ли мои сестры безуспешно прервать мой полет?
Она громко рассмеялась. Разумеется, чудеса способны видеть лишь те, кого коснулась благодать.
— Сейчас я чувствую себя хорошо, — сообщила я ей. — Позвольте мне доказать это. Дайте мне ступеньку, которую я могла бы отскрести, или алтарь, который бы я смогла отполировать, или, что лучше всего, цепь, чтобы я могла истязать себя. И позвольте мне увидеться с моей дражайшей сестрой Софией, потому как одно ее присутствие способно умерить мой жар.
— Сестра Лорета, — жестоко ответила priora, — вы не сможете увидеться с сестрой Софией, пока не откажетесь от этого глупого голодания и не продемонстрируете самообладание, каковое должно быть свойственно любой избраннице Божьей. Подумайте о том, с каким достоинством ведет себя сестра Андреола! Мы поручили сестру Софию ее заботам.
Она открыла ставни, и комнату залил яркий солнечный свет. Именно тогда я увидела своего первого ангела: тоненькое прозрачное создание, крылышки которого переливались всеми цветами радуги, как у мухи.
Мингуилло Фазан
Когда до нас дошла новость о том, что мой отец скончался в Арекипе, я станцевал маленький менуэт вокруг его письменного стола, после чего перемахнул через два обитых бархатом стула, будучи не в силах скрыть свою радость. Наконец-то я смогу без помех уничтожить то злосчастное завещание. Лишь возможность возращения отца до сих пор оправдывала существование этой бумаги.