Книга из человеческой кожи
Шрифт:
– Какие меры предосторожности вы принимаете, чтобы не позволить мужчинам попасть сюда?
На лице prioraотразился ужас, но я не купился на эту уловку. От меня они получили твердое обещание, что я заплачу им деньги, – в качестве ответной услуги мне требовались сведения.
– Полноте, всем известно, как обстоят дела в Венеции – стены монастырей сделаны из вуали и так далее. А здесь? Беременности? Любовные интрижки? Побеги с возлюбленными?
На покоробленных губах Уродины заиграла торжествующая улыбка.
– Здесь у нас нет ничего подобного. – Теперь уже prioraпристально
– Вы можете доказать, что такие вещи действительно не случаются?
– Мне никогда не задавали подобных вопросов. В этом не было необходимости. Но в любом случае ответ – нет.
– Значит, все ваши монахини настолько уродливы, что их никто не домогается? Ваши доктрины настолько строги и неумолимы, что их разум отказывается воспринимать искушение?
– Наши монахини – красивы, благородны и умны, и здесь они пребывают в полной безопасности. Мужчины города – наши братья, отцы и кузены, о чьих душах монахини молятся каждый день. Наши монахини внушают не похоть, а благоговение. Что касается чужеземцев, то нога смазливого и испорченного незнакомца редко ступает по эту сторону гор.
Я пристально вглядывался в ее лицо, чтобы понять, не флиртует ли она со мной. Нет, не флиртует. Vtcariaже смотрела на меня так, словно я был змеей в бутылке. Что ж, вполне очевидно, что она не допустила бы ни одно существо мужского пола в свою келью. Я решил сменить тему. Тщедушный бывший любовник Марчеллы вряд ли сумеет переплыть океан, пересечь горы Ислея и спуститься к подножию Эль-Мисти.
Vicariaтем временем протягивала мне на подпись пресловутый документ. Он был выведен красивым почерком на плотной бумаге. Солнечный свет, льющийся в окно, высветил чудесные водяные знаки производства компании «Алмиралл». От моего имени сочли уместным заявить: «Настоящим покорнейше прошу Ваше преосвященство разрешить моей сестре быть принятой в монастырь, поскольку поступок сей доставит ей несказанную радость, а мне явит милосердие и благословение…»
Я пробежал глазами помпезное пустословие, пока не дошел до той части, где речь шла о приданом. Их жадность неприятно поразила и даже ошеломила меня до такой степени, что я испытал нечто вроде восхищения. Выходило, что «я, брат вышеозначенной сестры, обязуюсь передать, выплатить и после подсчета уступить 2400 серебряных монет, причем одна четверть выплачивается авансом, а остаток – после того, как она перейдет из послушницы в статус принявшей постриг монахини…».
Меня все еще грызло воспоминание о том, что я полностью выплатил всю сумму ордену доминиканцев, причем авансом, но так ничего и не получил за свою тысячу дукатов, когда Наполеон прикрыл монастырскую лавочку. Мне в голову пришла сладкая мысль: если уж я продаю непорочность своей сестры Богу во второй раз, то теперь я уступаю Ему потенциально испорченную вещь. И, хотя я был совершенно уверен в том, что маленький докторишка Санто не коснулся ее и пальцем, падре Порталупи наотрез отказался сообщить мне, что именно досточтимый Фланжини сделал с Марчеллой на Сан-Серволо. Но она точно не осталась нетронутой.
Наряду с вполне предсказуемым перечнем наплечников, [129] апостольников и свечей я наткнулся на совершенно дикие требования: накидка с капюшоном, две туники из грубого материала, два дублета, две пары сандалий, деревянная
129
Часть одеяния монахини (широкая полоса ткани с прорезью для шеи).
Следующий параграф гласил: «Особые дополнительные требования для монахини, прибывающей из Венеции…»
Марчелле следовало предоставить двадцать пять предметов роскоши, включая картину ее святого покровителя, его же статуэтку, шесть подушек венецианского бархата с разрезным ворсом, дюжину позолоченных бокалов муранского стекла, три персидских ковра, полный комплект кухонной посуды, позолоченный кофейный сервиз, обеденный сервиз декоративного серебра, шелковые занавеси, участок площадью в десять акров за пределами Арекипы (похоже, им в точности был известен размер состояния моего отца) и венецианскую антикварную церковную лампу в возрасте не менее двухсот лет. И еще по меньшей мере одну рабыню или служанку. Предметы венецианского происхождения следовало отправить вместе с моей сестрой, чтобы ни одно не прибыло без другого.
На отдельной странице был приведен список запрещенных предметов, который я пробежал глазами с большим интересом.
Человеческую часть приданого следовало приобрести на месте. Prioraпояснила:
– Мы подготовим рабыню или служанку в нашей общине когда ваша сестра примет монашеский обет. Я предполагаю передать ей sambaпо имени Жозефа. Это сильная и работящая девушка; кроме того, она умна и легко обучается разным языкам.
При этих словах vicariaгромко фыркнула. Как ни в чем не бывало, prioraпродолжала:
– Сколько еще служанок потребуется вашей сестре? Вы должны понимать, что служанки остаются в собственности монастыря даже в случае кончины монахини.
– Одной будет более чем достаточно, – отозвался я.
Prioraвыразительно приподняла бровь.
– Многие наши девушки имеют по четыре служанки и больше.
Я ответил:
– Я полагаю, венецианские предметы не подлежат возвращению в том случае, если моя сестра не переживет путешествия или своего пребывания в вашем обществе?
Vicariaпровозгласила нараспев:
– Точно так же, как супруга передает domino [130] над своим имуществом своему мужу, так и каждая невеста Христа жертвует приданое Жениху Небесному.
У prioraдостало такта напустить на себя смущенный вид, после чего она мягко попросила:
– А теперь расскажите нам о своей сестре, конт Фазан.
Вдали от Венеции мое воображение не знало удержу. Я устроился поудобнее на стуле и начал:
130
Право собственности, владения (исп.).