Книга мёртвых
Шрифт:
— Что случилось? — повторил я.
— Ну, ты же видишь… — Рольф попытался ухмыльнуться. — Дела сейчас идут не очень-то хорошо. — Он горько рассмеялся. — Твои богатенькие хлыщи не хотели пускать нас в гостиницу.
Я не успел ответить ему, потому что в этот момент кто-то легонько подергал меня за рукав, а потом за моей спиной прозвучало неподражаемое покашливание, на которое способны лишь метрдотели в дорогих ресторанах и служащие в гостиницах высшего класса.
Ко мне подошел сам директор отеля «Хилтон». Вид у него был довольно суровый, не
— Сэр, — произнес директор и, покосившись на Рольфа, раздраженно вздернул подбородок. — Этот… этот человек является одним из ваших знакомых?
— Чего?.. — осведомился Рольф.
— Да, это мой друг, — поспешно сказал я, не желая тратить деньги на улаживание этого недоразумения. — Прошу вас, не смущайтесь его странным видом, он…
— Мистер Крейвен, — перебил меня директор отеля, — не хотелось бы давить на вас, но существуют же какие-то границы.
— Вот как? — злобно переспросил я. — И сколько же эти границы стоят?
Я совершил ошибку, но понял это лишь по злому блеску в глазах чернобородого директора.
— Очень дорого, — отрезал он. — Даже для вас. — Он ткнул пальцем в сторону Рольфа. — Этот человек не переступит порог моей гостиницы до тех пор, пока я тут директор.
На мгновение у меня даже мелькнула мысль о том, чтобы купить отель и вышвырнуть отсюда этого выскочку, но затем желание пропало, ибо я понял, что таким образом привлеку к себе еще больше внимания.
— Ну конечно, — всем своим видом выражая огорчение, заявил я. — Мне очень жаль. Простите.
Затем я повернулся к Рольфу:
— Отведи меня к Говарду. Мы поговорим на улице.
Рольф кивнул. Он тоже был доволен тем, что не нужно продолжать спор, и это также показалось мне странным, потому что подобное поведение было не свойственно Рольфу.
Мы как можно скорее покинули гостиницу и вышли на улицу. Я думал, что Говард ждет нас где-то на тротуаре перед входом, но Рольф указал на узкий переулок и пошел вперед, не обращая внимания на движение. Я последовал за ним, рискуя быть сбитым какой-нибудь каретой.
Сперва я заметил лишь тень, но затем Говард сделал шаг вперед, и на его лицо упали лучи света. Радостный возглас застрял у меня в горле.
Да, это был Говард, хотя в первое мгновение я даже засомневался в этом. Но как же он изменился!
Говард всегда был довольно худощавым и аскетичным, однако при этом педантично следил за своей внешностью. Теперь он походил на Рольфа, только при этом весил на сто фунтов меньше. Его щеки так ввалились, что лицо напоминало обтянутый кожей череп, в глазах читались усталость и боль, а кожа блестела. У него явно была высокая температура. Говард всегда ухаживал за своими руками, но сейчас они огрубели от тяжелого физического труда и потемнели от грязи, настолько глубоко въевшейся в кожу, что ее вряд ли можно было бы сразу отмыть. Его одежда тоже висела лохмотьями.
— Боже мой, Говард, что… что произошло? — пробормотал я.
Говард улыбнулся.
— А Рольф тебе ничего
Покачав головой, я покосился на Рольфа, но тут же вновь перевел взгляд на Говарда.
— Это долгая история. — Говард вздохнул. — Я тебе обо всем расскажу, но сначала… — Замявшись, он смущенно улыбнулся. — У меня к тебе просьба.
— Какая?
— Ты не мог бы угостить меня с Рольфом горячим супом?
Открыв от изумления рот, я уставился на него, а он вытащил из кармана рубашки окурок сигары, который, судя по всему, ему пришлось подкуривать раз десять.
— И от сигары я тоже не откажусь, — совсем засмущавшись, добавил он.
На улице сгустился туман и, несмотря на время года, было холодно. Фонари, установленные на носу и корме небольшого портового катера, желтыми пятнами светились в темноте. Серые полосы тумана, опустившиеся на низкую палубу катера, пропитывали все холодной влагой.
Вздрогнув, Штрауб повыше поднял воротник куртки и сделал еще один глоток чаю, но горячая жидкость не смогла растопить ледяной комок в желудке. Да и волнение никуда не делось. Самым неприятным было то, что Штрауб даже не знал, почему он так нервничает. Причин для этого не было. Пока туман не развеется, катер будет стоять у пристани, а фонари он зажег лишь для галочки — ни один из больших кораблей при такой погоде не сдвинется с места. Собственно, Штраубу следовало бы радоваться скучному, но тем не менее спокойному, а главное, хорошо оплачиваемому дежурству.
И все же ощущение тревоги не покидало его. Он предчувствовал недоброе.
Штрауб нахмурился, удивляясь своим странным мыслям, и, отхлебнув еще чаю, подлил в чашку виски, тайком принесенного на борт. Вкус чая значительно улучшился, но волнение никуда не делось.
На палубе корабля что-то стукнуло.
Резко подняв голову, Штрауб приподнялся на цыпочки, чтобы осмотреть палубу, но, кроме тумана и света лампы, ничего не разглядел. Он знал, что если и заметит какое-то движение, то это будет всего лишь колыхание тумана.
Стук повторился.
Осторожно поставив чашку с горячим чаем на стол, Штрауб поплотнее запахнул куртку и вышел на палубу. Туман миллионом серых бестелесных рук защекотал его, пробираясь под одежду. Только сейчас он почувствовал, что в рубке было намного теплее, чем снаружи. Звук не повторялся, и Штрауб подумал, что это прекрасная причина вернуться обратно в рубку и провести там остаток ночи за горячим виски с чаем — именно в такой пропорции.
Повернувшись, он побрел к рубке, но в этот момент порыв ветра разорвал пелену тумана, повисшую над черными водами нью-йоркской пристани, и на мгновение Штрауб увидел огромные очертания статуи над островом Свободы. Статуя была таких невероятных размеров, что даже Штрауб, собственными глазами видевший ее установку, был поражен. «Статуя Свободы… — подумал он тогда, — какое хорошее название». Почему-то гигантская медная женщина казалась ему подходящим символом для слова «свобода».