Книга на третье
Шрифт:
— А черепаха вообще какая-то тормознутая.
Ухватив очередную секцию, они отсоединили ее от хрустального купола небес и принялись разбирать на отдельные панели.
— А какую систему сейчас будут ставить, не знаешь?
— «Континуум-586».
— Это которая с центральным расположением светила?
— Угу.
— Говорят, мощная разработка.
— Мощная. Главное, Землю обещают круглую. Какой-то там фокус с гравитацией, я не понял.
— То есть, вода больше не будет проливаться?
— Говорят, не будет. Правда, в прошлый раз тоже обещали…
— Слонов жалко. Хотя, конечно,
— Что слоны! Гелиоса жалко!
— Ничего, переквалифицируется.
— А, ччерт!
Стеклянная панель треснула, раскололась и мелкими осколками осыпалась вниз.
— Желание загадал?
— Зачем?
— Новое правило такое. Видишь падающую звезду — загадывай желание.
— А сбудется?
— Неизвестно. Но надо загадывать.
Дальше работали молча. Разобранный купол упаковали в коробки, пронумеровали и отправили на склад. Развесили по местам планеты и спутники, откалибровали их массу, скорость и наклон оси. Включили солнце, и всё завертелось.
— Работает?
— Да вроде работает…
— Вода не проливается?
— Кажется, нет.
— Луна как-то косо сидит, не находишь?
— Не нахожу. По-моему, все нормально.
— Начальства не видно?
— Нет пока. Через час придет.
— Отлично! У нас есть еще час поиграть в «Цивилизацию».
ВСЯКИЕ ПРОЧИЕ СКАЗКИ
— Здравствуй, — говорю я дождю. — Как здорово, что ты пришел.
— Угу, — соглашается дождь, задумчиво барабаня по стеклу. — Только этот раз — последний.
— Ты о чем? — не понимаю я.
— Не приду я больше, — отвечает дождь, и по стеклу скатывается крупная капля. — Вот так вот.
— А почему?
Дождь долго молчит — подыскивает ответ.
— Чтобы стало грустно, — наконец выдавливает он из себя.
— Мне уже грустно, от твоих слов, — говорю я.
— И мне тоже, — вздыхает дождь.
— А зачем это нужно, чтобы было грустно?
— Настроение такое, — говорит дождь. — Я не приду, и вы будете плакать. Из вас будут капать слезы. А я буду смотреть на них и думать: «дождь идет…»
— Я хочу снять этот лес на три месяца, — сказало Лето. — Плачу наличными! Сколько с меня?
— Дорого возьмем, — ответили Лету деревья.
— Ерунда, у меня денег куры не клюют, — отмахнулось Лето и достало из кармана пачку зелени.
С каждым деревом, с каждым кустом, с каждой самой тонкой веточкой Лето расплатилось сполна, весь лес засыпало зелеными лисгьями, и стало в нем хозяйкой на целых три месяца.
Потом пришла в лес Осень.
— Я хочу здесь пожить некоторое время. Сколько с меня?
— А чем заплатишь?
— Золотом.
Дорого пришлось заплатить Осени, но она не считалась с расходами, и уж конечно, не могла дать меньше, чем Лето!
А потом пришла Зима.
— Мне нравится
И щедрой рукой она стала сыпать серебро и алмазы — пока не засыпала весь лес драгоценностями по колено.
Прошло время, сокровища Зимы, как это часто бывает с сокровищами, утекли водой. А в лес пришла Весна.
Ей нечем было расплатиться. Но к её приходу все деревья принарядились, по лесу развесили пушистые сережки и хрустальные висюльки, под ноги пришедшей Весне расстелили свежий зеленый ковер и забросали её цветами. Потому что Весна пришла как дорогой друг, а не квартиросъемщик.
— Привет, Малыш! Полетаем сегодня?
— Ура! Конечно, полетаем. Только вот… — Малыш задумался, — а я не упаду?
— Ну, упадешь, подумаешь! Одним Малышом больше, одним меньше, дело житейское.
— Я — не дело житейское! — возмутился Малыш. — Я знаешь, сколько стою? Сто тысяч мильонов!
— Подумаешь, сто тысяч мильонов! Пустяки.
— А мы далеко полетим?
— На Японские острова, — ответил Толстяк и неприятно захихикал.
Жили-были Вселенские Константы. И куча разных переменных.
А среди них жила одна крошечная константа, характеризующая невесть что. Такая мелкая, что ее и не открыли еще. Вообще никто не знал, что она существует. Да что там — даже рядом с массой покоя нейтрино она казалась сущей козявкой. Но при этом маленькая константа имела свою гордость и очень ответственно относилась к своему постоянству. Не хотела расти ни за какие коврижки, сколько ее ни убеждали другие, более солидные константы.
— Ну подумай сама, — говорила ей Постоянная Планка, — что случится, если ты станешь всего в десять тысяч раз больше? Тебя, по крайней мере, тогда хоть вычислить смогут. А сейчас, из-за тебя одной, масса Вселенной не сходится с расчетной! Тебе не стыдно?
Константе было стыдно, но она упрямо вздергивала подбородок — красивый жест, если бы кто-то смог его разглядеть.
— Да что ты вообще означаешь?! — набрасывалась на нее Третья Космическая (которая, по большому счету, не была настоящей постоянной, но держалась среди них благодаря обширным связям). — Ты что, отвечаешь за силу тяготения? Нет! За скорость света? Тоже нет.
— Я — коэффициент этой… ну… ее не открыли еще.
— Ну кого, кого?
— Ну… губельдючести.
— Да-а? И что же именно у нас обладает губельдючестью?
— Ну, эти… кузявки.
— Кто?!
— Ну они мелкие такие…
— Кварки, что ли?
— Нет, причем тут кварки… Кварки большие, а кузявки маленькие. Их не открыли еще.
— А какая польза от этих кузявок?
— Не знаю я! Этого еще никто не придумал!
— А они не могут быть немножко более губельдючими? Пойми, ведь стыдно за тебя, ты нам весь справочник позоришь!