Книга назидания

ибн Мункыз Усама

Этот Али, да помилует его Аллах, был одним из самых огромных и сильных людей. Он садился на седло с одним стременем, а с другой стороны был ремень, поддерживавший его колено, и он участвовал в сражениях и бился копьями с франками в таком положении. Я видел его, да помилует его Аллах, в это время, и ни один человек не мог им овладеть ни хитростью, ни силой.

Несмотря на свою силу и доблесть, он отличался веселым нравом. Однажды утром, находясь в нашей крепости аль-Джиср [344] , где он жил вместе с Бену [226] Кидана, Али послал сказать нескольким знатным кинанитам: «Сегодня дождливый день, а у меня осталось немного вина и еды. Сделайте милость, приходите ко мне попить вместе». Кинаниты собрались у него, а он сел в дверях своего дома и

сказал: «Есть кто-нибудь среди вас, кто может выйти из двери, если я не захочу этого?» – он намекал на свою силу. «Клянемся Аллахом, нет», – ответили ему. «Сегодня дождливый день, – продолжал Али, – а у меня в доме с утра нет ни муки, ни хлеба, ни вина. У всякого же из вас есть в доме то, в чем он нуждается на один день. Пошлите к себе домой и принесите свое кушанье и свое вино, а я предоставлю дом. Тогда мы сегодня проведем время вместе, выпьем и поговорим». – «Как ты хорошо придумал, о Абу-ль-Хасан», – сказали все собравшиеся. Они послали к себе домой, велели принести все, какие там были кушанья и напитки, и окончили день у Али, который пользовался у них почетом.

344

Неоднократно упоминавшееся предмостное укрепление, которое охраняло переправу через Оронт к Шейзару.

Да будет же слава тому, кто сотворил своих тварей в разных образах! Как далека твердость и душевная сила этого человека от робости и слабости души у тех людей! Нечто похожее рассказал мне один из кинанитов в крепости аль-Джиср. У одного из жителей крепости сделалась водянка. Он вскрыл себе живот, поправился и стал снова таким же здоровым, как был. «Я хотел бы посмотреть на него и расспросить его», – сказал я. А тот, кто рассказал мне это, был кинанит по имени Ахмед ибн Ма‘бад ибн Ахмед. Он привел мне того человека, и я расспросил его о его положении и о том, как он с собой поступил, и он ответил: «Я человек нищий и одинокий, мое туловище распухло от водянки и увеличилось до такой степени, что я уже не мог двигаться и почувствовал отвращение к жизни. Я взял бритву, ударил ею себя по животу выше пупка и вскрыл живот, и оттуда вышло две кастрюли или два котла воды. Вода продолжала выделяться из моего туловища, пока живот не опал. Тогда я зашил и залечил рану, она зажила, и моя болезнь миновала».

Он показал мне место разреза у себя на животе, которое было шире, чем пядь. Без сомнения, этому [227] человеку на земле был дарован полный удел. Я ведь видел другого водяночного, которому врач вскрыл живот, и из него вышло столько же воды, сколько вышло из тела того, кто сам себя проколол, но только он умер от этого вскрытия. Поистине, судьба надежная крепость! [228]

Помощь Аллаха

Победа на войне – от Аллаха, да будет он благословен и превознесен, а не от распоряжений и планов, не от количества людей и помощников. Когда мой дядя, да помилует его Аллах, посылал меня на бой с турками или франками, я говорил ему: «О господин мой, дай мне указания, как распоряжаться, когда я встречу врага», но дядя отвечал мне: «О сынок, война сама распоряжается собой», и он был прав.

Однажды он приказал мне взять с собой его детей и жену, «госпожу», дочь Тадж ад-Даула Тутуша [345] , и отряд войска и доставить их в крепость Масиас [346] , которая принадлежала тогда ему. Из любви к ним дядя хотел избавить их от жары Шейзара. Я сел на коня, а отец и дядя, да помилует их обоих Аллах, проводили нас на некоторое расстояние и вернулись. С ними не было никого, кроме маленьких невольников, которые вели на поводу лошадей и несли оружие, а все войска были со мной.

345

Тутуш. — брат сельджукского султана Мелик-шаха – правил от его имени в Алеппо (1094—1095).

346

Крепость Масиас лежала к юго-западу от Хама, на границе с графством Триполи.

Когда отец и дядя

приблизились к городу, они услышали бой крепостного барабана. «В крепости [229] аль-Джиср что-то случилось», – сказали они. Они погнали своих лошадей и поехали рысью к крепости. Между нами и франками, Да проклянет их Аллах, было перемирие, но они послали вперед человека, который показал им брод, чтобы переправиться к городку аль-Джиср. Городок находился на полуострове, и к нему нельзя было добраться иначе, как по сводчатому мосту, построенному из камня и извести. Франки не могли бы подойти к мосту, но этот лазутчик указал им брод, и они все выехали из Апамеи [347] и утром были у того места, которое он им указал. Они переправились через реку, овладели городом, разграбили его, захватили пленных и многих убили. Они послали часть добычи и пленных в Апамею и заняли наши дома. Каждый из франков укрепил на доме, чтобы отметить его, свой крест и воткнул перед домом знамя.

347

Апамея — ближайший к Шейзару пункт, занятый в эту эпоху крестоносцами.

Когда мой отец и дядя, да помилует их обоих Аллах, приблизились к крепости, жители ее вознесли хвалу Аллаху и закричали. Аллах, да будет ему слава, наслал на франков страх и смятение. Они забыли, в каком месте переправились через реку, и бросились на лошадях в воду, одетые в кольчуги, но не там, где был брод, и очень многие из них потонули. Всадники, прыгая в реку, падали с седла и погружались в воду, а лошади выплывали на поверхность. Те из франков, которым удалось спастись, бросились в бегство, не заботясь один о другом. Они были в большом числе, а с отцом и дядей было десять маленьких невольников.

Мой дядя остался в крепости аль-Джиср, а отец вернулся в Шейзар. Я доставил детей моего дяди в Масиас и в тот же день поехал обратно. К вечеру я был уже в Шейзаре, и мне рассказали все, что случилось. Я явился к отцу, да помилует его Аллах, и спросил у него совета: должен ли я тотчас же отправиться к моему дяде в крепость аль-Джиср.

«Ты приедешь ночью, – сказал отец, – и они все будут спать. Лучше поезжай к ним с утра». [230]

На другое утро я отправился в путь и прибыл к дяде. Мы выехали верхом к тому месту, где потонули франки. В реку спустились несколько пловцов и вытащили из воды много мертвых франкских рыцарей.

«О господин мой, – сказал я моему дяде, – не отрубить ли нам у них головы и не послать ли в Шейзар?» – «Сделай так», – сказал дядя, и мы отрубили около двадцати голов; из них так текла кровь, как будто они только что были убиты, хотя уже прошли целый день и ночь; я думаю, что вода сохранила в них кровь. Наши люди захватили много всякого оружия, кольчуг, мечей, копий, шлемов и ножных панцирей.

Я видел одного из крестьян аль-Джисра, когда он пришел к моему дяде. Он держал руку под платьем, и дядя сказал ему в шутку: «Что ты мне предназначаешь из добычи?» – «Я приготовил тебе лошадь с полным снаряжением, – ответил крестьянин, – кольчугу, щит и меч».

Он пошел и принес все это, и дядя взял снаряжение, а самую лошадь отдал крестьянину и спросил его: «Что с твоей рукой?» И крестьянин ответил: «О господин мой, я схватился с одним франком, но у меня не было ни доспехов, ни меча. Я опрокинул франка и так ударил его в лицо, покрытое стальным забралом, что ошеломил его. Тогда я взял его же меч и убил его им. Кожа у меня на пальцах полопалась, и рука так вспухла, что я не могу ею пользоваться».

Он показал нам свою руку; она действительно была такова, как он говорил, и кости его пальцев обнажились.

В войске крепости аль-Джиср был курд, которого звали Абу-ль-Хабаш. У него была дочь по имени Раффуль, которую франки захватили в плен. Он не переставал вздыхать о ней и говорил каждому встречному: «Раффуль попала в плен». Однажды утром мы выехали, направляясь к реке, и увидели на воде, у берега что-то черное. Мы сказали одному из слуг: «Поплыви, посмотри, что это там чернеет». Слуга поплыл туда, и вдруг оказалось, что этот темный предмет – тело Раффуль, одетое в синее платье. Она бросилась в воду [231] с лошади франка, который захватил ее, и утонула, а ее платье зацепилось за куст ивы. После этого скорбь ее отца Абу-ль-Хабаша утихла.