Книга нечестивых дел
Шрифт:
— Доминго, когда мы уедем, ты будешь жить долго и мирно, продавая рыбу. В интересах всех, чтобы сегодня вечером мы сели на корабль.
Не знаю, следовало ли это говорить, но я обрадовался, что мой наставник взял на себя инициативу и мне не пришлось произносить этих слов. От себя я добавил:
— Доминго, в трудное время ты был мне хорошим другом. Спасибо.
Мой товарищ кивнул.
— Неподалеку от суденышек краболовов есть матросский бар «Вино Венеции». Это биржа контрабандистов, и там имеется подвал. Скажите владельцу, что вам необходимо отсидеться до вечера. — Он посмотрел
Тот звякнул содержимым кармана. Доминго кивнул.
— Владелец бара взимает часть со всего, что попадает к нему или выходит из его заведения. Особенно это касается людей. Он помогает перевозить рабов и прячет преступников. Дайте ему четыре дуката. Я приду ближе к ночи.
— Спасибо, Доминго. — Синьор Ферреро собрался уходить.
Бернардо начал извиваться у меня под мышкой. Он не получил обычную еду во дворце, и запах свежей рыбы стал для него слишком серьезным испытанием. Он вырвался из моих рук, вцепился в жирную скумбрию и скрылся с ней в толпе. Торговец рыбой взревел и погнался за ним с разделочным ножом. Я хотел было броситься наперерез, но старший повар взял меня за руку.
— Уходите быстрее отсюда, — бросил Доминго.
Пока мы шли к лодкам краболовов, я оглядывался, нет ли поблизости кота, но Бернардо исчез со своей добычей. Вот так: значит, и кот, и Франческа потеряны навсегда.
Матросский бар «Вино Венеции» благоухал рыбой и разлитым вином. Запах был бы сильнее, но обе двери — и переднюю, и заднюю — некогда сорвали с петель и так и не водрузили на место. Соленый морской бриз продувал заведение насквозь и освежал воздух. Сорванные с нетель двери служили столешницами, и вокруг них как придется стояли треногие табуреты.
Бар и его владелец идеально подходили друг другу: оба были грубыми и неопрятными. Когда мы вошли, владелец поднял на нас глаза, но не перестал протирать передником в винных пятнах сальный стакан. Эти глаза как-то не вязались с его мясистым туповатым лицом — взгляд из-под черных бровей разил словно отточенная сталь. Не оставалось сомнений: этот человек выхватит кинжал так, что никто не успеет заметить.
Старший повар тихо с ним заговорил. Владелец бара отставил грязный стакан, посмотрел на положенные на стойку четыре дуката и одним движением смахнул их в карман. Затем, не говоря ни слова, лениво пригласил следовать за ним.
В клетушке за стойкой он, кряхтя, принялся разбирать ящики из-под винных бутылок — один, другой, третий. А когда отпихнул последний, обнаружился люк в полу. Обливаясь потом, владелец бара встал на колени — этому явно мешал его огромный живот — и потянул за веревочную ручку. Я увидел верхнюю часть лестницы, нижняя скрывалась в темноте. Хозяин зажег масляную лампу и подкрутил фитиль, экономя масло. С лампой в руке стал спускаться вниз, и мы двинулись следом.
Он привел нас в пахнущий плесенью подвал, где стояли ящики с грубо соскобленными печатями винодельни. Помещение проветривалось только через маленькое окно на уровне мостовой. За стеной падали редкие капли воды, ноги на земляном полу вязли в илистой грязи. Мы оказались ниже уровня моря. У меня по спине побежали мурашки, душу сковал страх, стало трудно
— Успокойся, Лучано, — проговорил старший повар. — Здесь и сейчас ты в безопасности.
— Спасибо, маэстро. — Я вспомнил тоннель и сосредоточился на дыхании: вдох-выдох. Страх отступил.
Синьор Ферреро взял лампу из рук хозяина бара и сделал огонь сильнее. Тот оттянул себе веко, давая понять: раз все мы воры, значит, можем друг другу доверять. Неуклюже забрался по лестнице, поднял ее за собой и закрыл люк. Я услышал, как он ставит на место ящики.
— Отличное сухое местечко, — заметил старший повар. — Отдохнем, пока есть возможность.
Я сел на ящик и сосредоточился на вдохах и выдохах — медленнее, ровнее. Если в голову лезли мысли об окне, лестнице или я начинал бояться, что Доминго не придет, то снова концентрировал внимание на дыхании. Закрывал глаза и совмещал дыхание с падением капель за стенами: вдох-выдох, мерно, как маятник. Но тут услышал шорох бумаги.
В призрачном свете лампы синьор Ферреро едва был виден, но я все же различал очертания его фигуры, склонившейся с пером над книгой. Я вспомнил, что это перо и чернильный камень он взял из дома, и подумал, как, должно быть, надрывается его сердце от того, что ему приходится писать дочерям. Вправе ли он их обнадеживать и обещать счастливое будущее или должен попрощаться навсегда?
— Мне жаль, что вам приходится разлучаться с семьей, — сказал я.
— Мне тоже жаль.
— Если вы пишете дочерям, Доминго сумеет отнести нм письмо.
— Будь добр, дай мне немного побыть наедине с собой.
— Извините, маэстро.
Я снова занялся дыханием. Скрип пера по бумаге стих. Я уже начал обретать меланхолический покой, как нас потревожили звуки шагов наверху и сдвигаемых с люка ящиков. Мы со старшим поваром переглянулись — для Доминго слишком рано. Люк открылся, в подвал упал наполненный пылинками луч света и опустилась лестница. На верхней ступени показался поношенный башмак. Слава Богу, не солдатский сапог! Старший повар поднялся, положил книгу на ящик, загородил собой и остался стоять с пером в руке. За башмаком появились ноги, и в подвал спустился юноша со свертком под мышкой.
— Марко? — удивился я.
Люк с грохотом захлопнулся.
— В чем дело? — Освещенное лампой лицо синьора Ферреро выражало и удивление, и гнев.
Марко остался стоять у подножия лестницы, и даже в сумраке подвала я заметил, как он доволен собой.
— Я вам кое-что принес. — Мой друг развернул сверток и показал нам батон хлеба. — Заскочил на кухню и узнал, что вы убежали сломя голову, а за вами по пятам погнались «черные плащи». Доминго, услышав, что я украл для вас хлеб, сказал, где вы прячетесь. Вы ведь голодны?
— Черт! Что тебе надо?
Марко рассмеялся.
— Доминго верен себе. Не хотел со мной разговаривать. Тогда я его спросил: «Неужели ты допустишь, чтобы Лучано остался голодным? Вспомни, сколько раз он приносил тебе еду?» — Марко хлопнул меня по плечу. — Выше голову, Лучано! Ты ведь не собирался удрать от меня с книгой?
— В этой книге для тебя ничего нет.
— Рассказывай. А почему все только и мечтают ее заполучить?
— Ты не понимаешь…