Книга о Боге
Шрифт:
Когда сразу же после приезда нас в Союзе писателей спросили, что бы мы хотели посмотреть, я поинтересовался, жив ли в коммунистической России дух великого Достоевского. И на следующий день нас повезли в Лавру, центр русского православия. Поскольку мне говорили, что религия в Советском Союзе под запретом, я был поражен. Мы выехали из Москвы на машине и через два часа оказались в прекрасном храмовом комплексе на вершине холма. Нашей переводчицей была госпожа Львова, преподаватель японского языка из Московского университета. Нас принял высший духовный сан Русской православной церкви и рассказал нам много интересного.
Оказывается, после революции религия была запрещена, но когда во время Второй мировой войны фашистские войска вторглись на территорию Советского Союза и Москве угрожала опасность, правительство обратилось к народу. Оно призвало его дать достойный отпор фашистским захватчикам,
34
Каннон в Асакусе — в Асакусе (Токио) находится известный храм Сэнсодзи, посвященный бодхисатве милосердия Каннон.
После этого каждое воскресенье я ходил в церковь в сопровождении своего переводчика, студента японского отделения Института восточных языков при Московском университете. Во время воскресных служб церкви заполнялись людьми до отказа, причем я наблюдал это не только в таких больших городах, как Москва и Ленинград, но и в глухой грузинской деревне. В московских церквях всегда звучало прекрасное пение. Мне хотелось подольше его послушать, но церкви всегда бывали переполнены, к тому же и сесть было негде. Между прочим, мой переводчик относился к собравшимся верующим весьма пренебрежительно, как-то раз он сказал:
— Кажется, в Японии есть пословица: «На женщин и детей трудно сердиться», а в России говорят «На женщин и стариков трудно сердиться». В церковь ходят одни старики и женщины.
Действительно в церкви были в основном старики, но я мягко посоветовал переводчику уточнить у своей преподавательницы, госпожи Львовой, не звучит ли японская пословица немного по-другому, а именно: «С женщинами и детьми трудно ладить»…
Почему я, неверующий, интересовался всем тем, что имеет прямое отношение к религии? Для себя я решил, что здесь не обошлось без влияния профессора Мосса, социолога, чьи лекции я, по совету профессора Симьяна, моего научного руководителя в Сорбонне, слушал в течение года вместе с коллегами по лаборатории. Это были очень интересные лекции. Профессор Мосс изучал разные явления религиозного характера во всех странах мира, как в неразвитых, так и цивилизованных, при этом его интересовала их взаимосвязь с общественным бытием. Возможно, именно его лекции и приучили меня рассматривать религиозные явления вне веры, исключительно как факторы общественной жизни.
Но вот зачем в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов я в течение нескольких лет ходил на лекции по Священному Писанию — этого я и сам не могу понять. Ведь не потому же, что меня привлекла фигура лектора, а им был Аикава, пастор и одновременно доктор медицины, и не потому, что мне посоветовала послушать их моя давняя приятельница Мицуко Абэ. Началось с того, что я из любопытства сходил на две-три лекции, рассчитывая, что они помогут мне в освоении Священного Писания: я читал его много раз, и мне стало казаться, что я делаю это как-то неправильно, что, наверное, существует какой-то особый способ его чтения. А поскольку многие из слушателей жили вдоль Центральной линии железной
Доктор Аикава был высоконравственным пастором, наделенным духом настоящего исследователя, его лекции по Священному Писанию поражали точностью формулировок и разнообразием используемого материала. Читал он их в самых разных районах страны, и слушателей собиралось довольно много. Позже он стал издавать «Духовную библиотечку», в основу которой легли его лекции. Неприятно только, что он навязывал свои брошюры слушателям, а кое-кого заставлял ходить по домам и торговать ими. К тому времени он создал собственную церковь, которую назвал Церковью Обретения Духа, после чего, как показалось мне, человеку неверующему, его лекции утратили прежнюю свою чистоту. Он стал по-другому отвечать на вопросы, которые обычно задавали слушатели после лекций (как правило, они спрашивали его совета по каким-то личным делам), создавалось впечатление, что он перестал быть духовным лицом. Однажды, после смерти вице-президента одной крупной компании, он, недолго думая, посоветовал его вдове, которая была его слушательницей, во избежание конфликтных ситуаций в семье из-за наследства передать весь капитал ему, а уж он сумеет не только сохранить его, но и приумножить, вложив в прибыльное дело. Услышав это, я был поражен: и это говорит пастор, совсем недавно призывавший не думать о завтрашнем дне!
Как-то Аикава специально пожаловал ко мне и потребовал, чтобы я выступил на общем собрании слушателей и откровенно рассказал о своей вере. Я отказался, сославшись на то, что я неверующий, и он удалился, недовольно пробурчав:
— А не кажется ли вам, что вы совершаете святотатство, слушая лекции по Священному Писанию и оставаясь при этом неверующим?
Пожалуй, пора кончать собираться в моем доме, подумал я. Следующая лекция должна была состояться через пять дней. После ее окончания, когда наступило время свободной беседы, пастор обратился ко мне с весьма неожиданным предложением. Он заявил, что причиной моей астмы является заклятие принцессы Яэгаки, куклы театра Бунраку, которая украшает нашу гостиную, и, чтобы избавиться от заклятия, я должен либо лишить куклу души, либо, еще лучше, сжечь ее. По его словам, в куклу вселилась душа ее мастера Мондзюро Киритакэ, вот ее-то и надо изгнать, и он может назвать храм, где мне помогут, но, зная, сколь это обременительно, готов забрать у меня куклу и взять все хлопоты на себя. При этом он смотрел на меня так, будто делает мне великое одолжение. «Все, хватит с меня», — подумал я и сказал:
— Благодарю вас за участие, но эта кукла — наша семейная реликвия, и никакие заклятия не заставят меня сжечь ее… Я ваш давний слушатель и очень вам признателен, но, к сожалению, больше не смогу предоставлять вам помещение для лекций, эта будет последней. Еще раз благодарю вас, надеюсь, что все меня простят.
И я поклонился, не вставая со стула.
На этом с изучением Библии было покончено. Два-три года спустя, когда я проходил по улице Восточного Накано, меня окликнула женщина, которая тоже была слушательницей доктора Аикавы. Я часто встречал эту весьма общительную особу лет пятидесяти, она жила неподалеку, в Верхнем Отиаи, но раньше она неизменно старалась проскользнуть мимо, явно избегая меня. На этот же раз она остановилась и быстро проговорила, улыбаясь:
— А, вы, кажется, все-таки живы.
Дело в том, что, когда я запретил читать лекции у себя дома, Аикава во всеуслышание заявил, что меня настигнет Божья кара и я умру. Эта женщина поверила ему, но, видя меня вполне здоровым, стала сомневаться в пасторе, а тут еще он объявил сына своим наследником по церкви, после чего сделался особенно корыстолюбив и начал донимать прихожан поистине непомерными поборами. Ее муж рассердился, стал требовать, чтобы она порвала с церковью, и она в конце концов его послушалась. На прощанье Аикава и ей пригрозил, что Бог покарает ее и она умрет. Рассказав мне все это, она добавила:
— Сэнсэй, правда ведь лучше, когда каждый верит сам по себе, такая вера мне кажется более искренней. А церковь… Вот ведь даже такой замечательный человек, каким был Аикава-сэнсэй, возгордился и погряз в алчности. Как же я рада видеть вас в полном здравии! Глядя на вас, я и сама укрепляюсь духом. Спасибо.
Поклонившись, она быстро пошла прочь.
А еще года через два однажды холодным вечером мы встретились на той же самой улице, и она бодрым голосом окликнула меня:
— Вы уже знаете? Аикава-сэнсэй скончался. А я, отказавшись от его веры, наоборот чувствую себя прекрасно. Удивительно, правда?