Книга о Человеке

Сэридзава Кодзиро

— Он уже не твердолобый коммуняка. Сейчас он красный генерал. По промыслу Божьему, он наконец уразумел, как очистить свое сердце. А это не может не отразиться на его лице. Ты обязательно заметишь перемену. Понял?

Вечером следующего дня изволила прийти госпожа Родительница, и после долгого разговора, как обычно, появилась моя покойная жена, пришедшая вместе с ней. Она хотела со мной немного поговорить, но я был духовно не готов и не смог напрямую ее услышать, поэтому разговаривал с ней через Небесного сёгуна.

— Живу

себе помаленьку. Сопровождая госпожу Родительницу, часто наведываюсь в Россию, помогаю работе Бога и радуюсь вместе с ним. Хорошо, что в Мире явлений я прожила с тобой пять лет во Франции, ныне в Истинном мире это мне на пользу. Мне помогал Анри, сын мадам Бонгран, опекавшей нас в Париже, даже Мишель, единственный сын мадам Рунэ, оказывал мне помощь, так что я смогла порадовать Бога. Каким бременем я была тебе в Мире явлений и сколько причиняла беспокойств! Но теперь я это искупаю здесь, и благодаря тому, что ты сейчас выполняешь Божью работу, я, а главное — все наши дети счастливы…

Это был голос покойной жены. Я не слышал его уже лет семь-восемь и был сильно взволнован. Я хотел с ней заговорить, но внезапно голос жены смолк, и когда я пришел в себя, точно сами собой вспорхнули слова:

— Будем стараться вместе, мон шери!

«Мон шери» — когда мы жили в Париже, так изредка меня называла жена, и сейчас уверенный тон ее голоса напомнил мне то, как она говорила в бытность нашу в Париже… Пока я вспоминал об этом, госпожа Родительница удалилась.

Я стал упрашивать Небесного сёгуна, чтобы он позволил мне еще поговорить с женой.

— Она оборвала свою речь на полуслове, наверно, из-за того, что я так разволновался? — возбужденно допытывался я у Небесного сёгуна.

— Не бери себе в голову! Такие у нее сейчас обстоятельства… Недалек тот день, когда вы сможете, как супруги, спокойно побеседовать обо всем… К тому же Бог хочет сообщить тебе кое-что. Можешь ты успокоиться и выслушать?

— Я не заслужил такой милости.

— Генсек Горбачев станет президентом пятнадцатого марта. В этот день Бог, радуясь, устроит хорошую погоду, будет теплый весенний день. После этого можешь больше не следить за лицом Горбачева, поэтому не спеша прими в этот день солнечную ванну и наслаждайся… Так мне велели передать.

— Пятнадцатого марта? Спасибо.

Тут и Небесный сёгун исчез с моих глаз. Сегодня то самое пятнадцатое марта. Пятнадцатое марта 1990 года. В Токио с утра ясная погода, в небе ни одного облачка, тепло, весна пришла внезапно.

В газетах, по радио, по телевидению: «Горбачев вступает в должность президента», «Воля к реформам и сокращению вооружений», «В СССР — президентская система правления», «Конец монополии на власть», «Создать правовое государство» — под такими заголовками описывают происходящее в статьях, без умолку, срывающимися голосами рассказывают по радио, показывают по телевизору…

С осени прошлого года и по сей день, за какие-то полгода, во всех странах

Восточной Европы благодаря воле народов к свободе изменился государственный строй, устранена угроза войны, благодаря наступившему миру многие люди начали прилагать усилия к тому, чтобы сделать радостней свою жизнь. Повсюду люди мыслящие, узнавая каждый день из газет и по телевизору о происходящем, исполнялись радости, как можно было оторвать их от телевизора!?

И я, находясь в Токио, на Дальнем Востоке, ничем не отличался от других.

Каждый день прилипал к телевизору. Более того. Бог велел мне следить за выражением лица Горбачева. Поначалу мне казалось невыносимо глупым занятием, уставившись в телевизор, наблюдать за выражением ничем не замечательного лица «твердолобого коммуняки», высматривая на нем перемены. Однако, продолжая наблюдать, я обнаружил, как меняются его глаза и лысина. Несомненно, в глазах появилось больше мягкости, лысина приобрела новый блеск, и скудная растительность на голове была зачесана по-новому. Лицо неопределенного возраста с экрана телевизора вдруг обратилось ко мне с вопросами. Лицо, казавшееся скорее старообразным, по мере того как смягчались глаза, молодело. С каждым разом оно все больше располагало к дружелюбию, приглашало к разговору.

— Сколько же вам лет? — спросил я.

— Я намного моложе вас.

— Не может быть! — удивился я.

— Вам, вероятно, за девяносто, во всяком случае вы наверняка старше меня, ведь мне пятьдесят девять, — рассмеялся он.

— Пятьдесят девять лет? Такой молодой парень! Просто не верится.

— Что ж, попробуйте, наведите справки, — улыбнулся он.

Лицо его было юношески дружелюбно. Я сразу же бросился проверять.

Так и есть, возраст Горбачева — пятьдесят девять лет.

Это было позавчера. После, каждый раз, когда он появлялся в телевизоре, я подбадривал его: «Эй, Горбачев, держись!» — и он неизменно отвечал мне улыбкой.

А сегодня, пятнадцатого марта, состоялась торжественная церемония вступления в должность президента, он выступил с речью, но, в отличие от предшествующих дней, выражение лица было суровым, и выглядел он сильно постаревшим.

— Поздравляю! — обратился я к нему, и суровые глаза его приветливо заулыбались. — Ну, слава Богу, — обрадовался я, но в этот момент Небесный сёгун зашептал мне:

— Ладно, оставь телевизор! Не для того Бог ниспослал такую теплую погоду, пользуйся его милостью.

Я вышел в сад.

Облитые ярким сиянием деревья и травы возносили стройным хором хвалу природе. Под сенью магнолии, среди разнотравья, сурепка смеялась множеством распустившихся цветов. Камелии улыбались алыми цветами — у каждой свой индивидуальный оттенок. Магнолия кобус, обычно уродливо торчащая в западной части сада, как бельмо на глазу, покрылась множеством белых бутонов и готова была вот-вот зацвести…