Книга о Человеке
Шрифт:
Я взглянул на Нобэ.
— Ну зачем же вы… — сказала она, улыбаясь, и рассказала юноше, как после войны она, прихватив своего сына-младенца, посетила меня в моем временном жилище в Мисюку. Я тогда содержал своим литературным трудом семью из пяти человек, поэтому, с головой уйдя в работу, задержался в своем кабинете на втором этаже. Волей-неволей ей пришлось сунуть грудь плачущему малышу, и как раз в этот момент я спустился со словами: «Госпожа Нобэ… У вас еще один?..»
— Кажется, что это было всего три-четыре года назад, но время летит быстро, младенец давно уже закончил университет, —
Я тоже прислушался к ее наставлениям, подумав, что впервые слышу, как она проповедует, выступая в роли пастора. Она минут пятнадцать с пафосом увещевала юношу, и он слушал молча и внимательно.
Закончив, госпожа Нобэ заторопилась уходить, я проводил ее до ворот. Минору вышел вместе со мной.
Когда она ушла, Минору, вздохнув, сказал:
— Несчастная женщина.
— Выдающийся человек!
— Может, и выдающийся, но все же несчастный.
— Почему ты решил, что она несчастна?
— Такие дивные цветы глицинии… Темно-зеленые листья отливают красным, а она даже не обратила внимания.
— Да нет же, просто она в рассеянности засиделась и торопилась домой.
— В таком случае могла бы не читать мне четверть часа нотации.
— Так нехорошо говорить. Нобэ очень добрая женщина… Уж скорее ты глуп, раз посреди этой дивной Природы несешь такую чушь.
— Это точно! — расхохотался он и, встав передо мной, вежливо поклонился: — Я давно у вас не был и сегодня мне показалось, что деревья сада велят мне извиниться перед вами, и вот я бегу к вам, а тут эта выдающаяся женщина-пастор принимается читать мне проповедь… Я-то думал, что пасторами и священниками бывают только мужчины, но что пастор — женщина, да еще писательница, привело меня в замешательство. Видать, она и в самом деле выдающийся человек!
— Да, госпожа Нобэ замечательная женщина. Но хватит об этом. Глупый отец и его глупый сын встретились после долгой разлуки. Давай же весело наслаждаться Природой.
Однако выражение лица и поведение юноши выдавали, что ему не терпится что-то мне сообщить. Я волей-неволей приготовился слушать. Но, слушая, по своей глупости никак не мог сообразить, что же его так сильно угнетает.
Оказывается, в прошлый свой визит, уходя, он вдруг решил, что совершил бестактность, явившись без приглашения и отняв у меня время. Обдумывая характер наших отношений, он устыдился, что ведет себя слишком своекорыстно. Если так, то скоро его невзлюбят. Он напряженно думал, каким образом укрепить, как продлить наши отношения. И не нашел другого способа, как заглушить нарождающуюся в нем привязанность ко мне и погрузиться с головой в учебу, чтобы когда-нибудь доставить мне радость своими успехами, а к тому времени, глядишь, и наши с ним отношения войдут в обыкновенное русло. Он тотчас приступил к осуществлению своего плана. Не позвонил, вернувшись домой, и перестал каждый день звонить с утренним приветствием. При этом рьяно взялся за учебу. Но оттого ли, что душа его не лежала к учебе, никаких особых результатов он не добился. Прошло много дней, и вот как-то раз мать неожиданно зашла к нему в комнату.
— Ты знаешь, что сэнсэй любит — из еды?
— Я его не спрашивал.
— Чтобы
— Понятия не имею. А что?
— Ты, кажется, давно не навещал его, я подумала, может, пошлешь ему что-нибудь из того, что он любит…
— Это только смутит его. Лучше я сам к нему схожу.
Отдав должное проницательности своей матери, почувствовавшей, что у него на уме, он тотчас вышел из дома. И уже подходил к моему дому, когда выстроившиеся вдоль улицы дубки его обругали:
— Сын, не почитающий отца!
Почему же, вдруг подумал он, сэнсэя нет в саду, где так красиво отливают красным дубовые листья! Уж не заболел ли?.. Он поспешно нажал на звонок у входа. Вышла дочь. Он спросил: «А сэнсэй…», и она сразу провела его в салон.
Там он увидел, что я здоров и занят разговором с пожилой дамой, похожей на гадалку. Он удивился, когда я представил ее как известную писательницу и пастора, а она, едва завидев его, с ходу пустилась не то проповедовать, не то поучать, как должно жить молодому человеку.
Проводив эту замечательную женщину и стоя со мной в саду, юноша, точно спасенный милостью прекрасной Природы, просветлев лицом, сказал:
— Вдоль дороги стоят несколько дубков, и я поразился. У всех у них подстриженные в виде шара кроны отливают красным, нет ни одного зеленого листика, точно они превратились в огромные круглые букеты, собранные из маленьких красных цветочков… С ними что-то произошло? Прежде это были обычные деревья…
— Они откликаются на зов весны.
— Но разве на зов весны откликаются не цветами?
— Дубам не дано распускаться цветами… Потому они каждый листочек превратили в красный цветок. Посмотри внимательней!
— Действительно листья, а выглядят точь-в-точь как цветы. И эти красные листья в конце весны тоже увянут и опадут, как цветы?
— Нет, перед сезоном дождей они вновь позеленеют.
— Неужели? Они на такое способны?
— Чудесное дерево! Получив жизнь от Природы, оно старается как может отблагодарить ее.
— А как нам возблагодарить Природу за нашу жизнь? — рассмеялся юноша и как бы между прочим спросил: — Так что же вы больше всего любите из еды?
— Я все люблю, ничему не отдаю предпочтения.
— Вы хотите сказать, что нет ничего, чем бы вы брезговали?
— Точно так. Не припомню ничего подобного.
— Вы ставите меня в трудное положение.
— Тоже выдумал!
— Но что же я скажу маме?.. — улыбнулся он, покачав головой.
Глава четвертая
После того как Минору засыпал меня вопросами о Митико Нобэ, я и сам удивился — как давно мы знакомы.
Уже шестьдесят лет. Я был в растерянности: с чего начать рассказ и о чем стоит рассказать в первую очередь?
Я вспомнил, что за все время нашего длительного знакомства я только раз услышал от нее жалобы на свою судьбу, и при этом — незадолго до смерти.
Кажется, это было в мае 1959 года.
За два года до этого, в июне, я закончил продолжавшееся двенадцать лет строительство моего нынешнего дома.