Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Нансен-Хейер Лив

Из Танафьорда отец пишет:

«Мы стоим здесь на якоре и поджидаем короля, который расстался с нами в Вадсё и ехал по суше от самой вершины Варангерфьорда. Вчера мы обедали в Вадсё, и там случилось нечто очень смешное. Во-первых, соседом королевы за столом оказался какой-то писарь, кото­рый, сев за стол, весь обед промолчал. Он только все глубже уползал головой в свой мундир, и под конец стоячий воротник закрыл ему даже уши, а он с усердием жевал.

Когда же мы встали из-за стола и пошли наверх, оказалось, что музыканты заставили всю лестницу бутылками из-под пива, а когда их бросились убирать, то в суматохе все опрокинули и полупорожние бутылки полетели вниз по лестнице, пиво потекло прямо нам под ноги, а король с королевой дожидались, пока освободится проход. Королева еле удерживалась

от смеха. Но кульминационная точка ждала нас на самом верху лестницы. Я видел, что королеве уже невмоготу, а тут король быстро вернулся ко мне и сообщил, что там для меня приготовлен стул. И ей-богу, что же это там на верхней площадке? Там стоял стульчак, мимо которого должны были пройти все гости. Я чуть не рас­хохотался. А когда мы вошли в приемную, где дамы должны были представляться королеве, та прямо задыхалась от хохота, и я тоже не мог больше сдерживаться. Фрекен Фоугнер, которая в своей девичьей не­винности ничего не заметила, страшно рассердилась на мой смех и сказала, что просто неприлично так себя вести. Когда мы снова спускались вниз, принадлежность была убрана. Но когда я по дороге на пароход рассказал фрекен Фоугнер, чего она не рассмотрела, она тоже смеялась до упаду.

...Слава богу, ждать недолго осталось, и я снова буду с тобой. О, я так и вижу тебя на скале. И мы будем охотиться и жить так, словно ни Лондона, ни людей, ни скуки нет на свете».

Когда «Улаф Кюрре» вернулся в Тронхейм, отца уже дожида­лись там несколько писем из Сёркье.

«Я получила от тебя письмо с Лофотенских островов и вижу, что тебе хорошо и что ты бездельничаешь, а этого-то я и хочу,— писала мать.— Я поняла, что ты состоишь в рыцарях при королеве и не отходишь от нее ни на шаг, и я рада за нее, потому что лучшего рыцаря ей не сыскать. Хотела бы я быть на месте королевы, чтобы ты за мной ухаживал,— я бы не устояла перед тобой, в этом я уве­рена!

У нас тут по-прежнему прекрасно, и все мы чувствуем себя отлично. Д-р Йенсен отложил свой отъезд до понедельника — я не встречала человека, который так наслаждался бы жизнью в Сёркье. К сожале­нию, у Ламмерса был легкий приступ подагры, но д-р Йенсен был ему большим утешением.

На днях мы были на Бле, добрались на лодке до сетера Виумюр и по коровьей тропке поднялись наверх. Подумай, Имми и Одд шли с нами и ни капельки не устали. Я страшно горжусь нашими ребятишками, по-моему, они просто великолепны во всех отношениях. У Коре новое увлечение — они с Фрицем ловят рыбу бреднем. Они ни разу не вернулись с пустыми руками и очень этим гордятся».

Мы с матерью поджидали отца, стоя на пригорке в Сёркье. Мы были в светлых летних платьях, потому что солнце сильно припе­кало и не было ни ветерка.

Мама сияла. Слегка откинув голову, она неотрывно смотрела на скалу, где должен был появиться отец. Я обратила внимание, что у нее появилось много седины в волосах, а лицо по-прежнему молодое и без морщин, с коричневым загаром. Накануне во время прогулки мы нарвали горных цветов и украсили ими все комнаты. На ночной столик отца я поставила букет из полевых цветов.

Наконец мы услышали оклики отца со склона горы, и все остальные дети, игравшие за домом под окном его комнаты, живо прибежали. Маленький Осмунд, толстенький и неуклюжий, прибе­жал последним, но это ничуть не омрачило его радость. Отец сбе­жал с горы быстрее ветра, разгоряченный и тоже очень загорелый, ничуть не утомленный и не похудевший, каким он бывало являлся к нам в Сёркье.

Его рюкзак был битком набит подарками для всех нас, и, раз­давая их, он радовался ничуть не меньше, чем мы, получая их. «И об этом даже подумал!»— воскликнула мать, когда он извлек из мешка четыре артишока и большущую дыню.

Да, ликование домашних было велико. Разлука бывала долгой и горькой, но тем радостнее было свидание.

Вскоре после приезда отца мне, однако, пришлось уже отправ­ляться в школу. Мне уже нельзя было проводить всю осень в го­рах, а то я отстала бы от класса. Договорились, что жить я буду в мансарде у дяди Эрнста и дяди Оссиана, а днем находиться внизу на первом этаже у тети Малли и дяди Ламмерса, так что устроена я была хорошо. Но, что и говорить, меня очень тянуло назад в Сёркье, ко всем своим, и потому я была очень рада, когда они наконец вернулись домой и мы все собрались в Люсакере.

Но

вот отцу опять пришло время уезжать в Лондон, и тут на него свалилось столько всяческих дел, что он даже не успел пови­даться с Вереншельдом, с которым мечтал встретиться и погово­рить. Однако Руал Амундсен ухитрился таки повидать отца, и по весьма важному поводу. Несколько месяцев тому назад Амундсен уже обращался к отцу с просьбой уступить ему на время «Фрам» для экспедиции на Северный полюс, которая должна была про­длиться несколько лет, с целью тщательных научных исследований в северных полярных водах. Амундсен считал, что осуществление этого плана лишь немного отсрочит задуманную Нансеном экспе­дицию на Южный полюс, но сам-то Нансен хорошо понимал, что отдать «Фрам» теперь означало навсегда отказаться от мысли о Южном полюсе, а это было нелегким решением.

Он давно уже задумал эту экспедицию и только ждал, когда освободится от других обязательств, чтобы уехать, тем более что все было уже основательно подготовлено. Поэтому он хотел как следует подумать, прежде чем дать окончательный ответ Амунд­сену. При этом он находил, что экспедиция Амундсена для науки так же важна, как и его собственная. Думал он и о Еве. Да, осо­бенно о ней. Жестоко было бы снова покинуть ее. Да и сам он, сможет ли он? С другой стороны, бессмысленно потраченные в Лондоне годы пробудили в нем сильную жажду деятельности, стремление, пока он молод и полон сил, приложить эти силы к на­стоящему делу.

Он все не решался заговорить об этом с Евой и поделиться с ней обуревавшими его мыслями и сомнениями. Она при своей чуткости понимала, что он страдает оттого, что стоит перед важ­ным решением, но тоже не решалась первая этого коснуться. Так они и ходили друг около друга, словно кошка вокруг миски с го­рячей кашей, и оба мучились, и чем дольше это тянулось, тем меньше решимости оставалось у Фритьофа. В конце концов он не выдержал и излил Еве все свои сомнения. Не думая о себе самой, она сумела понять его мысли с таким сочувствием и такой прозор­ливостью, что он был этим потрясен до глубины души. И тем не менее он никак не мог принять окончательное решение, и когда пришел Амундсен и ждал в зале ответа, Ева не могла скрыть своего волнения. Из своей спальни она прислушивалась к медлен­ным шагам Фритьофа наверху в кабинете. Высоко подняв брови, она только взглянула на него, когда он вошел к ней. «Я знаю, чем это кончится»,— сказала она.

Не говоря ни слова, Фритьоф вышел от нее и спустился по лестнице в холл. Там его встретил напряженный взгляд другой пары глаз.

«Вы получите «Фрам»»,— промолвил отец.

На пароходе по пути в Англию он писал Еве:

«Забыть не могу твоей трогательной доброты, когда я наконец ре­шился посоветоваться с тобой по делу Амундсена, о котором я так страшил­ся заговорить. Мне надо было сделать это давным-давно... Я просто дура­чина, все размышляю про себя вместо того, чтобы поговорить с тобой. Ты ведь все равно знаешь все мои помыслы, а я тут соображаю, как избавить тебя от всяких ненужных мучений из-за дел, которые, быть может, никогда не сбудутся. Наверное, ты права, что это нехоро­шо и деликатность такая — ложная и никчемная. Я чувствую такое облегчение после разговора с тобой, и мне все представляется теперь совсем иначе, чем раньше. Как я уже сказал тебе, я теперь знаю, что из задуманной мною экспедиции ничего не выйдет. У меня, в сущности, так много другой работы, которую мне очень нужно закончить.

А сейчас в первую очередь мне нужно справиться со всеми делами здесь, в Лондоне, и какое же это будет блаженство навсегда со всем этим покончить! Может быть, я и принес там кое-какую пользу, но уж очень много ушло на это времени».

На это Ева ответила:

«Какой же ты молодец, что написал мне прямо с парохода. Я так обрадовалась, ведь я не ждала писем так скоро. И ты так меня рас­хвалил, я и не заслуживаю, мне даже совестно стало. Ты сам знаешь, что любая женщина, искренне любящая своего мужа, счастлива, когда его способности приносят пользу и когда он делает все, что может и обязан свершить в своей жизни. Запомни на будущее, что я всегда буду благодарить судьбу за то, что она подарила мне тебя, уедешь ли ты временно от меня или останешься со мной. Жизнь с тобой, даже если она принесет тревоги и заботы, в десять раз лучше, чем с каким-нибудь заурядным человечишкой».