Книга последних слов
Шрифт:
Деньгами для широкого образа жизни я был завален с головы до ног. Но жил я, надо сказать, осторожно и узко, так как в нашем советском обществе все привыкли следить друг за другом и доносить куда следует.
Особенно трудно в небольших городах. Ни машины заиметь, ни гарнитур завезти в квартиру новый. Унитаз решил поставить финский в сортир и ночью провел монтажные работы. А утром уже пришел участковый как бы для малой нужды и допрос учинил. Откуда?… Почему?… На какие шиши?… Пришлось врать, что брательник прислал на день рождения из Финляндии, и бутылку коньяка ставить.
Впоследствии, по совету отца, принял на себя обязанности председателя общества слепых нашей республики. Там я развернул большую работу по обеспечению слепых инвалидов войны и труда мотоциклами и автомашинами с дальнейшей продажей таковых зрячим гражданам. Виноват, конечно, что пользовался беззастенчиво общей слепотой членов общества и присваивал себе крупные суммы с помощью группы сотрудников женского пола.
Виноват также в систематическом присваивании продуктовых пайков с дефицитными закусками, отпускавшихся товарищам слепым к Седьмому ноября и Первому мая с Днем Победы включительно…
Я на первом же допросе сознался, что в обществе слепых имелись фиктивные списки людей, потерявших зрение в атомной промышленности. По ним мы и получали промтовары и путевки в санатории, которые и реализовывали среди работников торговой сети, желавших вложить наворованные у государства и населения денежки во что-нибудь полезное для здоровья.
Но, граждане судьи, в отличие от Чичикова, которым меня тут обзывал прокурор, я не злоупотреблял именами безвременно ушедших от нас товарищей.
В списках у меня значились люди живые и преданные делу строительства коммунизма. А то, что среди них были и члены партии, то членам партии тоже как-то надо и выпить и закусить в приличной обстановке.
А если уж говорить по правде, то вся наша великая родина, граждане судьи, представляет собой в настоящий исторический момент огромное общество слепых, у которых на глазах происходит черт знает что.
Воровство и махинаторство происходят такие, что товарищ Андропов вынужден заменять милицию на контрразведку, как будто все советские люди превратились вдруг в саботажников, диверсантов идеологических, прогульщиков и алкоголиков.
Судите же вы ничтожного администраторишку, мелкого Чичикова, но… мысль эту прерываю… Она далеко меня заведет…
Считаю нужным опровергнуть обвинения меня в содержании трех рабынь, по совместительству – любовниц. Они не рабыни и не любовницы, а натуральные жены, по разным причинам не попавшие в институты. И я не развратник, а человек, перешедший из комсомола в мусульманство с целью легального многоженства. К своим женам, кстати, я отношусь лучше, чем многие к одной, а ведь три женщины в наше время – не простая проблема в смысле снабжения, ухода и борьбы с внутренней междоусобицей.
Заслуживаю снисхождения за то, что выдавал себя за прямого родственника товарища Дзержинского, так как способствовал усилению памяти о человеке, никогда не бравшем на своем посту ни одной взятки от приговоренных к смерти врагов социализма.
Приношу из зала суда извинения
ДЫРКА В ПОТОЛКЕ
Колунов систематически пьянствовал, после чего терроризировал соседей по квартире. Цинично адресовал нецензурные ругательства и выражения в адрес партии, правительства и органов местной власти.
Обнаглев, нанес тяжкие телесные повреждения нижеживущему Укатяну.
Последнее слово подсудимого Колунова
Граждане судьи, я, как и вся наша передовая страна, являюсь на сегодняшний день жертвой культа личности, поскольку в похороны великого товарища Сталина был смят конной милицией.
Наступление конского копыта на мою височно-затылочную часть лишило меня сознания.
Я был отвезен на самосвале в морг и разыскан в голом виде бывшей женой Смугловой по подозрению в побеге от уплаты алиментов. Психическое здоровье так и не восстановил и являюсь инвалидом второй группы.
Никакого террора соседям не объявлял и пьянствовал не систематически, а после получения пенсии и благодаря халтурно-столярным работам на новостройках.
В газетах нас, мастеров стамески, отвертки и рубанка, называют шабашниками и частным сектором внутри победившего развитого социализма. Но мы лишь занимаемся помощью нашему государству в местах прорыва необходимости. Поясню подробней, потому что желаю предстать перед народным судом не как беспредельная пьянь, а в образе гуманного труженика подчас невидимого фронта…
Алкоголизм среди строителей, как известно, находится на большой высоте, а качество работы – на низкой. Доделками же приходится заниматься нам, шабашникам, потому что люди хотят ходить по ровным полам, плевать в гладкие потолки и иметь плотно приклеенные обои, куда трудно попасть клопу. Люди дырки желают иметь в бетоне для ввертывания карнизов, полок, картин, оставшихся от культа личности, и так далее. И все это делаем мы по ценам доступным населению.
А то, что я пью и не скрываю этого, как некоторые, то за это у нас не судят…
О соседях тут говорить не желаю. Они постановление вынесли на товарищеском суде ЖЭКа о постепенном выселении меня с квартиры в глухие районы СССР, где строят нефтепровод «Дружба». Предлог – алкоголизм и нецензурные ругательства.
Но кого и что я, спрашивается, матерю? Я торжественно матерю расхитителей государственной собственности в лице кладовщицы ресторана «Енисей» Крабовой, дамского парикмахера Гамбурга и проводника дальних поездов Галиулина.
Все они со своими семейными паразитами живут в коммуналке для маскировки, как вроде бы скромные люди. На самом же деле по ночам деньги считают, жрут икру с коньяком и надевают меховые шубы. Утречком же натягивают на себя спецовочки и бегут на работу. Разве это не жулье? Жулье. И я жулье материл и буду материть.