Книга разлук. Книга очарований

Сологуб Фёдор Кузьмич

— Шаня! — воскликнул он и открыл глаза. Перед ним стояла красивая девочка лет четырнадцати, рослая и крепкая. Несколько дикая веселость брызгала из каждой черточки смуглого лица, по которому беспрестанно пробегали смешные и милые гримаски. Загорелые щеки говорили об избытке здоровья. Большие черные глаза дерзко глядели из-под длинных ресниц. Полусросшиеся густые брови казались на первый взгляд слишком тяжелыми для веселого лица, но они соответствовали его твердым очертаниям. Шаня смеялась и хлопала руками.

— Какой

ты милый, Женечка! — говорила она звенящим голосом. — Вот-то не ожидала тебя встретить.

— Ведь я сказал, Шанечка, что подожду: ты должна была верить, — сказал Хмаров с ласковым упреком.

— Ну, а я так и думала, что ты улепетнешь к своим дамам, ан ты тут как тут.

Женя засмеялся, но сейчас же спохватился, нахмурился и строго сказал:

— У тебя, Шаня, прескверные манеры.

Шаня притихла, присела на скамью, сделала испуганные глаза и сказала слегка дрогнувшим голосом:

— У меня, Женя, прескверные дела, вот что лучше скажи.

— Да? — участливо спросил Женя и сел рядом с нею. — Провалилась-таки?

— Провалилась, — плачевно сказала Шаня и грустно опустила голову, хмуря брови.

— Как же ты так?

— Вот поди ж ты. Боюсь, что-то дома будет.

— Старик рассердится?

— Задаст он мне трепака, — печально сказала Шаня и вдруг засмеялась неудержимо и звонко.

— Ну да, трепака! — утешил Женя. — С чего так строго? Ах ты, легкомысленная головушка! Ты ленивая, если даже переэкзаменовки не могла выдержать.

— Вот еще новости — летом учиться! На то зима. И зимой-то зубрежка надоест.

— Ведь если так будет продолжаться, — усовещивал Женя тоном старшего, — то тебе и диплома не дадут.

— Не дадут, и не надо, — вот еще.

— Да, — согласился Женя, вздыхая, — вам, девочкам, диплом не важен. А вот нам приходится биться, — без диплома не пойдешь.

— Да я почти все сказала, — вдруг стала оправдываться Шаня — а он так и норовит сбить. Что ж, дивья ему, он больше меня знает. Злючка, противный козел.

Шаня раскраснелась, нахмурилась; ее бойкие глаза зажглись гневом.

— Да, — задумчиво говорил Женя, — эти господа слишком много берут на себя. В прошлом году наш латинист тоже повадился лепить мне двойки. А разве я виноват, что он не умеет преподавать? И дома у меня все удивляются, как такого болвана держат в гимназии.

— И у нас тоже все такие мумии, — недовольным тоном сказала Шаня, — совсем мало симпатичных личностей. Однако, пойдем, что тут сидеть.

Женя проворно вскочил, ловко взял ее книги и пошел по аллее рядом с Шаней. Шаня посматривала на него и любовалась его бодрой и красивой походкой.

— Зайдем в наш сад, Женечка, погуляем, — просительно сказала она.

— Право, Шанечка, — нерешительно начал Женя.

— Ну, хоть на полчасика! — нежно говорила Шаня и заглядывала в его лицо молящими глазами.

— Шанечка,

мне домой пора.

— Боишься маменьки? — лукаво спросила Шаня, нагибаясь совсем близко к лицу Жени.

Женя обидчиво покраснел, а румяные Шанины губы дразнили его милой усмешечкой.

— Вовсе не боюсь, а будут беспокоиться.

— Ну, как хочешь, — грустно сказала Шаня и отвернулась.

— Ты, Шанечка, такая прелесть, что тебе ни в чем нельзя отказать, — нежно сказал Женя.

— Ну вот и спасибо, милый Женечка, — воскликнула Шаня, поворачиваясь к нему с радостной улыбкой, — а то некогда! Тюфяк!

Она хлопнула его по пальцам загорелою рукою и с мальчишескими ухватками запрыгала по дорожке.

— За тобой, Шанечка, я готов идти на край света, — только как бы тебе самой не влетело.

— Ну вот, очень я боюсь. Волка бояться — в лес не ходить.

— Видишь, Шанечка, как я тебя слушаюсь: мне бы надо было еще в одно место, а я с тобой иду.

— Какое место? — живо спросила Шаня.

— Да тут гимназист есть больной, из нашего класса. Степанов. Он — бедный. Положим, у меня самого в кармане сегодня не густо, но все-таки… может быть, он нуждается, — не могу же я не помочь!

— Какой ты добрый, Женечка!

Женя самодовольно улыбнулся, но постарался принять равнодушный вид и с медленной важностью промолвил:

— Ну, пожалуйста, — я не люблю комплиментов.

— Но, — робко сказала Шаня, — ведь к нему можно после.

— Это уж решено, Шанечка, — великодушно ответил Женя, — к нему вечером, теперь — к тебе. Я не умею тебе отказывать. Вообще я не люблю подчиняться чьим-нибудь капризам, но ты, Шанечка, другое дело.

— Я — другое дело! — крикнула Шаня, запрыгала и завертела Женю.

— Тише, тише, безумная, ведь здесь люди ходит, — унимал Женя, отбиваясь.

Шаня вытянула руки по швам и замаршировала по-военному.

— Ах, Шаня, когда ты отстанешь от этих манер.

Шаня повернулась к нему с покорной улыбкой.

— Ну, ну, не сердись, не буду. Никогда больше не буду. Евгений Модестович, — шаловливо шепнула она и нежно прижалась к Жене.

Женя быстро огляделся, — никого не видно, — охватил Шаню и неловко, по-детски, чмокнул ее в щеку. Глаза его засверкали. Шаня отодвинулась.

— Что за вольности! — стыдливо шепнула она, поправляя под шляпкой разбившуюся косу, и вдруг весело, но слишком нервно рассмеялась.

Им приходилось видеться крадучись: мать Хмарова считала неприличным для Жени общество мещанской девочки, дочери не очень богатого купца; она приказала сыну прекратить это знакомство. Но необходимость скрывать встречи подстрекала детей, — было им жутко и весело.

III

Шагов за пять до деревянных ворот сада Шаня остановилась и потянула назад, за кусты, Женю.