Книга Семи Дорог
Шрифт:
Они спускались по тропе, когда бывшая валькирия ощутила внезапное головокружение. Она села, но уже через минуту вскочила, почувствовав небывалый подъем сил. В ногах появилась такая легкость, что Ирка в несколько прыжков обогнала Багрова. Матвей закричал на нее, что она сумасшедшая так носиться по скалам. Та расхохоталась в ответ, перескакивая с камня на камень, как горная коза.
Чувство, охватившее ее, было трудновыразимо. Ирка ощутила, что приобрела ноги. Полностью, без остатка и каких-либо условий. Прежняя хозяйка уступила их ей без горечи и досады. А раз так, то исчезла и зависимость от мрака, с которым
Щенок заскулил. Собаки не любят, когда их трясут и радостно подбрасывают. Пусть даже и из самых восторженных побуждений.
Они шли вдоль шоссе, ведущего в Коктебель. Внезапно Багров остановился и, поймав Ирку за локоть, резко дернул ее.
– Чего такое?
– Чуть не наступила! Лучше не смотри!
Матвей забыл, что лучший способ заставить девушку посмотреть – это сказать «не смотри!» Ирка все еще держала щенка и от того, что тот постоянно пытался лизнуть ее в губы и нос, вынуждена была высоко задирать голову. Но сейчас она наклонилась. Под ногами у нее лежало что-то серое, пыльное, страшное, неузнаваемое, но все еще живое. Колесо машины раздробило кошке задние лапы и таз. По серо-кровавому следу, поначалу яркому, но под конец утратившему всякий цвет, видно было, сколько кошка проползла на передних лапах. Очень, очень далеко. Теперь она уже не ползла. Просто смотрела на Ирку, не пытаясь ни мяукать, ни хрипеть.
Ирка не могла оторвать глаз от страдающей кошки. И отвернуться тоже не могла. И моргнуть. Ее точно парализовало. Ей казалось, что это она корчится, и это ее страшный, неживой, похожий на грязную веревку хвост собрал всю пыль с двадцати метров дороги.
«Ее уже не спасти. Надо…» – с ужасом подумала она. Только это, всего несколько слов.
Что-то мелькнуло в воздухе. Ей показалось, она узнала свое копье – то самое, надежно спрятанное в Сокольниках, в трещине фундамента. Надежно? Тогда что оно делает здесь? И почему на нем больше нет пакета?
Кривящимся наконечником копье коснулось кошки и исчезло. Кошка больше не шевелилась, глаза погасли. Жизнь ушла – и то, что только что жило, стало просто плоской тряпочкой. Щенок заскулил, вырываясь из Иркиных рук. Он был бессмертен, но все равно боялся.
– Это не я! – торопливо сказал Багров.
Он не видел копья. Считал, что Ирка спишет смерть кошки на него, как на некромага.
«Младший менагер некроотдела… И ведь я даже ничего не сделала! Всего одно мгновение!» – с ненавистью подумала Ирка.
Она наконец поняла, чему Мамзелькина так радовалась в их последнюю встречу. Аида Плаховна снова победила.
Глава 18
Семеро
1. Незначительных поступков не существует. Вот ты выдохнул. И во всем мире немного согрелся воздух. Даже на другом конце Вселенной от твоего дыхания что-нибудь со временем изменится.
2. Пока человек не научится наступать на себя – на него будут наступать другие. Пока человек не научится пинать себя – его будут пинать другие. Пока человек не научится видеть проблему в себе – его проблемой будет весь мир.
3. Человек, который легко разочаровывается, легко и предает.
Мошкин бочком придвинулся к Эссиорху.
– Думаешь, мы начнем резать друг друга прямо здесь? – спросил он с пингвиньей застенчивостью.
Евгеша не учел, какое здесь эхо. Вопрос, который он собирался задать шепотом, прозвучал неприлично громко. Мошкин испугался и торопливо поправился:
– Ты же так не думаешь, нет?
– Я же так не думаю. Но нам пока лучше быть вместе! Никто не знает, как вы поведете себя, оказавшись в книге, – мягко ответил Эссиорх.
Хранитель Прозрачных Сфер сидел на стуле со сломанной спинкой и что-то зарисовывал в блокноте, изредка поглядывая в сторону Дафны. Она была убеждена, что он набрасывает ее портрет.
– Да не надо, зачем? – не выдержала девушка и, заглянув в блокнот, обнаружила, что рисует Эссиорх… Варвару. Ей стало досадно, но не потому, что в блокноте оказалась другая, и не потому, что она ошиблась, а просто… Тьфу! На этом месте размышлений Дафна окончательно запуталась. Ерунда какая-то творится у нас в мозгах, если откровенно признаться!
– И сколько мы здесь проторчим? – спросила Варвара.
Гражданка Гормост стояла, перекинув джинсовую ногу через Добряка и удерживая его коленями. Это был единственный способ, чтобы тот не сцепился с лысым чудовищем – котом Дафны, который, дразня его, высовывал из рюкзака то лапу, то морду, то хвост.
– Не знаю. Дня два-три. Сколько придется. Но ведь это не самое плохое место, нет? – ответил Эссиорх и улыбнулся, подумав, что заразился у Мошкина. Ведь нельзя же так заразиться, да?
Хранитель довольно огляделся. Они находились в большом спортивном зале. Неснятая волейбольная сетка перегораживала его надвое. Из окон было разбито только среднее. Эссиорх заклеил его газетой, крест-накрест скрепив ее скотчем.
Чимоданов толкнул ногой гнилой борцовский мат.
– Место вроде ничего! Долго ты его искал?
– Часа четыре. Из шести вариантов, что мы просмотрели, это лучший, – отозвался Корнелий и в третий раз за полчаса уронил флейту.
– Это школа?
– Нет. Просто отдельно стоящий зал, где была куча секций. Теперь, говорят, построят каток, – сказал Эссиорх.
Петруччо недовольно засопел.
– А вдруг они снесут его, пока мы будем спать?
– Риск, конечно, есть. Но, надеюсь, увидим, когда будут подгонять технику. Иногда готовые к сносу дома стоят по полгода.
Эссиорх покосился на Улиту. Бывшая ведьма сидела на раскладном стульчике, купленном в рыболовном магазине, и, положив на живот ладони, берегла его. Просто сидела и просто берегла. В последнее время такое настроение находило на нее все чаще, сменяя бестолковую бегательность.
– Шевелится! Не шевелится! Снова шевелится! – бормотала она.
Хранитель набросил ей на плечи свою кожаную куртку.
– Шевелится! – сказала Улита про куртку. – Не шевелится!
– А ну дай сюда! Кончай его пачкать! – Мефодий отобрал у Петруччо мат и потянул его в угол.
Минут десять он потратил на то, что из бутылки лил на мат минералку и вытирал пыль запасной майкой. Когда все было закончено и утомленный своим трудолюбием Буслаев выпрямился, к нему, хромая, подошел Добряк и снисходительно улегся посреди мата.