Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
— Ну и как там эти ребята из Города Уродов?
Тушка лучезарно улыбнулся, давая понять, что и не думал никого обижать. Борода у него была уже довольно густой, она его старила; на шее, там, где жесткие как проволока волосы касались кожи, виднелись красные расчесы. Питер с первого взгляда понял, что дни этой бороды сочтены — очень скоро Тушка ее сбреет. И что заставляет людей вечно менять свою внешность лишь для того, чтобы вернуться к тому, что им действительно подходит? В чем тут секрет?
— Э-э... нормально, — ответил Питер, помедлив несколько
— Да? А как ты это понял?
Они сидели за столом в сшиковском кафетерии. Тушка орудовал вилкой в тарелке спагетти болоньезе (спагетти из бе-лоцвета, «мясной фарш» из белоцвета, привозной томатный соус, привозные травы), а Питер ел блинчик (стопроцентный местный продукт). В воздухе теснились звуки: шум дождя, ритмично стучащего в стекла, путаница из разговоров других посетителей, звон тарелок на подносах, скрипение стульев, звук открывающейся и закрывающейся двери и голос Фрэнка Синатры, напевающий «Моя смешная возлюбленная». Для Питера вся эта трескотня и гомон были чрезмерными, но он понимал, что проблема в его личном восприятии, что надо просто попытаться войти в ритм. Метафорический ритм, разумеется: никакие усилия не смогли бы примирить его с Фрэнком Синатрой.
Чьи-то пальцы — большой и средний — защелкали у него перед носом.
— Питер, ты где витаешь? — спросил Тушка.
— Извини, просто я и правда не люблю такую музыку.
Ответ был уклончивый, но тоже правдивый. Самодовольное вибрато Синатры, усиленное до такой степени, что прорывалось и сквозь весь этот гам, подталкивало Питера переступить за грань выдержки, как некий шутник, без конца тычущий тебя под ребра.
— А по мне — терпимо, — пожал плечами Тушка. — Это же просто рябь в эфире, Питер. Молекулы возбуждаются на несколько секунд, а потом снова успокаиваются. Ничего особо раздражающего.
«И каждый день как Валентинов день», — мурлыкал Синатра, а Тушка накручивал на вилку очередную порцию спагетти.
— Кто-то гонит на альбом Фрэнка?
К ним бочком пробиралась, неся вазочку с десертом, женщина, сидевшая за соседним столом. Это была коллега Би-Джи, они были даже похожи, несмотря на белокожую блондинистость женщины. Она уставилась на Питера с шутливым осуждением:
— Кажется, мне послышалось, что хулят божественного Фрэнка?
— Простите, — ответил Питер, — я не подумал.
— Непревзойденный американский песенник, — пояснила она бесстрастно. — Не сравнимый ни с чем. Одно из величайших достижений человечества.
Питер почтительно кивнул:
— Наверное, я уже не в том возрасте, чтобы оценить его.
— А сколько вам?
— Тридцать три.
— А мне тридцать два!
— Ну, я англичанин, это другое дело...
— Эл Боули, Ноэль Кауард, Ширли Бэсси? — Она произносила эти имена так, как будто каждый, рожденный в Британии, должен раздуться от гордости, услышав их.
— О господи, — вздохнул Питер. — Я же... это мне не по силам.
Возникла пауза, во время которой Фрэнк Синатра завел куплеты про маленького старого муравья и большой фикус [19] .
— Ничего, — смилостивилась женщина. — Бывает. Не могут
Питер вспомнил наконец, как ее звали, — Ирис. Ирис Бернс. Атеистка, выросшая в семье пятидесятников. Она любила поиграть в карты. Когда-то у нее была сестричка, которая утонула в бассейне на заднем дворе. Они с Би-Джи любили пошутить насчет центробежной силы. И она была гетеросексуалкой, несмотря на свою мужиковатую внешность. Ни один из этих клочков информации о ней не помог Питеру придумать мало-мальски вразумительную ремарку. Даже назвать ее по имени было уже поздновато, тем более что она может предпочесть, чтобы он называл ее Бернс, как все остальные.
19
Имеется в виду песня Сэмми Кана и Джимми ван Хойзена «High Hopes» («Большие надежды»), спетая Фрэнком Синатрой в 1959 г. и через два года включенная в его альбом «All the Way».
Почему пустейший разговор оказывается чреват всяческими ловушками и подвохами? Отчего люди не могут просто помолчать, пока не найдется действительно существенной темы для того, чтобы высказаться, как это делают оазианцы?
— Дай ему передохнуть, — сказал Тушка. — Он только что вернулся из долгой командировки в Город Уродов.
— Да ну? — удивилась Бернс, она с грохотом поставила свой десерт и уселась за их стол. — Надо бы вам в следующий раз мазаться лосьоном от загара.
— Так и сделаю, — ответил Питер.
Он знал, что лицо у него краснее, чем положено, ибо он имел глупость надеть поверх футболки еще и свитер. Тогда ему казалось, будет правильно показать всем, что он нормальный городской парень, а не придурок, сбежавший из пустыни.
— Удивлена, что вам пришлось так много быть на солнце, — сказала Бернс, размешивая в вазочке темно-красный сироп с чем-то похожим на йогурт, пока субстанция из белой не превратилась в розовую. — Они ведь нечасто выходят на улицу или нет?
Питер отвернул ворот свитера, чтобы дать шее проветриться.
— Они почти каждый день работают на открытом воздухе.
— Ну?
— Да.
— И что делают?
— Выращивают и собирают урожай, чтобы сделать для нас еду.
Бернс съела несколько ложек десерта.
— А знаете, я объездила все поселение по периметру и нигде не видела ни плантаций, ни огородов — ничего.
— Это потому, что они прямо в центре.
—В центре?
— В центре поселения. — Питер глубоко вздохнул, пот разъедал ему лоб. — Разве мы это уже не проходили?
— Наверное, с другой женщиной, милый.
— Не называй его милым, — предупредил Тушка. — Он священник.
— Поля находятся внутри поселка, — объяснил Питер. — Все здания построены вокруг них.
— Вполне логично.
— Логично? Почему?
— Они очень скрытные.
Питер отер рукавом пот со лба:
— Не поэтому...
Он не договорил, ослаб. Флотилия детишек пришла на подмогу Синатре, подпевая в припеве «Больших надежд». Под их напором у Питера разом пропало всякое желание объяснять особенности сельского хозяйства оазианцев.