Книга Страшного суда
Шрифт:
Сперва пришла доктор Аренс, потом мистер Дануорти, и оба раза Киврин пугалась, что они сейчас возьмут и никуда ее не пустят. Доктор Аренс еще в лечебнице чуть не отменила переброску, когда след от прививки у Киврин на руке распух в огромную красную блямбу.
— Никаких перебросок, пока не спадет вздутие, — заявила доктор Аренс и отказалась ее выписывать. На самом деле рука еще чесалась, но доктор Аренс об этом знать не должна, иначе она скажет мистеру Дануорти, который и так панику наводит с тех самых пор, как узнал, что Киврин
«Я ведь ему еще два года назад сказала, что хочу туда». Два года! И все равно, когда вчера она пришла хвастаться своим нарядом, Дануорти попытался ее отговорить.
— Мне не нравится, как организует переброску кафедра медиевистики, — заявил он. — Даже если они действительно просчитали все накладки, нечего молодой девушке делать в Средневековье одной.
— Все продумано, — убеждала Киврин. — Я Изабель де Боврье, дочь Жильбера де Боврье, дворянина, жившего в Ист-Райдинге с 1276-го по 1332-й.
— И как дочь йоркширского дворянина очутилась в одиночку на Оксфордско-Батской дороге?
— Не в одиночку. Я ехала со своими слугами в Ившемский монастырь за больным братом, и на нас напали разбойники.
— Разбойники... — Дануорти заморгал на нее сквозь очки.
— Вы же сами говорили, что женщины в Средние века никуда не ездили одни, только в сопровождении. Вот, меня сопровождали, но слуги бросились наутек, а разбойники забрали лошадей и все мое добро. Мистер Гилкрист считает, что легенда вполне правдоподобная. По его словам, вероятность...
— Еще бы не правдоподобная. В Средневековье на каждом шагу сплошные разбойники и воры.
— Знаю, — нетерпеливо отмахнулась она. — А еще разносчики заразы, мародерствующие рыцари и прочие лиходеи. Хороших людей в Средние века, я так понимаю, вообще не водилось?
— Этим некогда было, они ведьм жгли.
Киврин решила сменить тему.
—Я хотела показать вам свой наряд. — Она медленно повернулась на месте, демонстрируя голубой киртл и белый подбитый мехом плащ. — А волосы распущу перед переброской.
— Глупо отправляться в Средневековье в белом. Только перепачкается.
Сегодня утром лучше не стало. Мистер Дануорти мерил узкую галерею шагами, как молодой папаша в приемном покое роддома. Киврин до последнего боялась, что он вдруг возьмет и все отменит.
Отправка откладывалась и откладывалась. Мистеру Гилкристу вдруг вздумалось еще раз объяснить ей, как работает «Книга Страшного суда» — можно подумать, она первокурсница. Никто в нее не верил, кроме, пожалуй, Бадри, да и тот что-то там все высчитывал и пересчитывал, вымерял и перемерял, а один раз даже стер целый набор координат и ввел заново.
Киврин уже стало казаться, что ее так и не позовут на позицию, а когда все-таки позвали, стало еще хуже — лежать с закрытыми глазами и гадать, что происходит. Латимер вдруг засомневался, правильное ли написание имени Изабель они выбрали — как будто в те времена все умели читать и уж тем более
Кто-то (видимо, Бадри, поскольку он единственный не давал никаких наставлений) чуть-чуть передвинул ее руку и поправил подол юбки. Лежать на полу был жестко, и какой-то острый угол впивался под ребра. Мистер Гилкрист что-то сказал, затем снова раздался колокольный звон.
«Пожалуйста, — молила Киврин, — ну, пожалуйста!» Вдруг доктор Аренс решила вколоть ей еще прививку, или Дануорти сбегал на исторический факультет и добился, чтобы категорию снова повысили до десятки?
Дверь, видимо, так и не закрыли — колокольный звон не утихал, хотя мелодию никак не удавалось разобрать. Нет, это не мелодия. Это размеренный набат. Когда он замолк, а потом возобновился, Киврин поняла: «Я на месте».
Она лежала на левом боку, неуклюже подогнув ноги, — предполагается, что она упала как подкошенная от удара напавших на ее повозку разбойников, закрываясь рукой от свинчатки, рассекшей висок. Из-под руки она сможет незаметно подглядывать, когда откроет глаза, но пока она их не открывала, только прислушивалась, не шевелясь.
Кроме колокола, больше никаких звуков. Если она посреди дороги в XIV веке, то должны быть слышны и птицы, и белки. Наверное, они притихли, напуганные ее появлением или мерцанием сети, которая на несколько минут рассеивала в воздухе искрящуюся, будто иней, взвесь.
Наконец послышалась птичья трель, потом еще одна. Что-то прошуршало, замерло и зашуршало снова. Средневековая лесная мышь или белка. Теперь более слабый шелест, наверное, ветер в ветвях, хотя дуновения Киврин не чувствовала, и где-то далеко-далеко приглушенный звон колокола.
Что он значит? Звонят к вечерне? Или к заутрене? Бадри говорил, что не может спрогнозировать величину сдвига. Он просил отложить переброску, чтобы провести ряд проверок, однако мистер Гилкрист сослался на вероятностный расчет, предсказавший сдвиг максимум в шесть целых четыре десятых часа.
Пока неизвестно, какое здесь время суток. Из подготовительной Киврин вышла без четверти одиннадцать — спросила у мисс Монтойи, увидев, как та в очередной раз смотрит на свои электронные часы, — но сколько они провозились потом, непонятно. Такое впечатление, что вечность.
Переброску планировали на полдень. Если перемещение произошло вовремя и вероятностные расчеты не ошиблись насчет максимального сдвига, то сейчас часов шесть вечера. Тогда для вечерни слишком поздно. А если это все-таки вечерня, почему колокол все еще вызванивает?
Он может звонить и на службу, и на похороны, и на венчание. В Средневековье колокола звонили почти непрерывно, возвещая о вторжениях и пожарах, помогая заблудившимся детям найти дорогу к дому и даже отгоняя грозы. Мало ли почему он звонит.