Книга Страшного суда
Шрифт:
Подняв голову, Рош закашлялся, заливая кровью свою грудь и колени Киврин. Она лихорадочно попыталась остановить поток, приподнять голову Роша, но все поплыло в пелене слез.
—А я ничем не могу помочь, — вытирая глаза, прошептала она.
— Почему ты плачешь?
— Вы спасли мне жизнь, — выдавила Киврин сквозь душившие ее рыдания, — а я не могу спасти вашу.
— Все умирают, — сказал Рош. — И никому, даже Христу, не под силу спасти их.
— Да. — Она закрыла лицо руками, и слезы закапали Рошу на шею.
— И все
Киврин вытерла слезы тыльной стороной ладони и взяла Роша за руку. Она была холодной и уже коченела.
—Я благословен среди людей, — сказал он и закрыл глаза.
Киврин откинулась на стену. Снаружи стемнело, свет больше не проникал сквозь узкие окна. Свеча леди Имейн заморгала.
Киврин немного подвинула голову Роша, чтобы не давила на ребро. Рош застонал, и рука его дернулась, будто желая высвободиться, но Киврин сжимала ее крепко. Свеча вспыхнула напоследок ярко-ярко — и церковь погрузилась в кромешную тьму.
Вряд ли я теперь попаду назад, мистер Дануорти. Рош сказал мне, где переброска, но у меня, кажется, сломаны ребра, а лошадей у нас увели. Ехать на ослике Роша без седла я тоже не смогу.
Постараюсь устроить так, чтобы мисс Монтойя нашла диктофон. Передайте мистеру Латимеру, что в 1348-м флексии у прилагательных еще не отмерли. А мистеру Гилкристу скажите, что он ошибался. Статистика смертности во времена чумы нисколько не преувеличена.
(Пауза.)
Пожалуйста, не вините себя в том, что случилось. Я знаю, вы обязательно забрали бы меня, если бы могли, но я бы все равно не ушла, пока болела Агнес.
Я сама хотела сюда попасть, и если бы не попала, они остались бы совсем одни, и некому было бы рассказать об их страхах, мужестве и неповторимости.
(Пауза.)
Странно. Когда я не могла отыскать переброску и к нам пришла чума, вы казались так далеко, что я не чаяла когда-нибудь вас увидеть. Теперь я понимаю, что все это время вы были рядом, и ничто — ни чума, ни семь сотен лет, ни смерть, ни будущее, ни другая какая тварь — не отлучит меня от вашей заботы и беспокойства. Я чувствовала их каждую минуту.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
— Колин! — воскликнул Дануорти, хватая за руку мальчишку, нырнувшего рыбкой под штору. — Ты что творишь?
Колин вывернулся.
— Вам нельзя туда одному!
— Ты с ума сошел вот так проскакивать в сеть? Это тебе не карантинный кордон. А если бы она открылась? Ты бы погиб! — Он снова ухватил мальчишку за руку и шагнул к терминалу. — Бадри! Останови переброску!
Бадри там не было. Дануорти близоруко сощурился, ища взглядом терминал. Вокруг тянулись к небу деревья, на земле лежал снег, а в воздухе мерцала искрящаяся взвесь.
— Если вы пойдете
Отпустив руку мальчика, Дануорти нашарил под дублетом свои очки.
— Бадри! — крикнул он. — Открой сеть! — Очки покрылись инеем, и профессор, сорвав их с носа, принялся скрести стекла. — Бадри!
— Где мы? — спросил Колин.
Дануорти нацепил очки и обвел деревья взглядом. Они выглядели старыми, посеребренные инеем стволы обвивал плющ. Никаких следов Киврин не наблюдалось.
Глупо было думать, что она сидит тут и ждет. Бадри ведь уже открывал сеть, и Киврин не появилась, но Дануорти надеялся, что, осознав, куда она попала, Киврин придет на переброску и дождется. Однако здесь ее не оказалось, и непохоже, что она здесь когда-то была.
Снег лежал белым нетронутым ковром. Достаточно глубокий, чтобы скрыть следы, но недостаточно для того, чтобы спрятать разбитую повозку с поклажей. На Оксфордско-Батскую дорогу эта поляна тоже мало походила.
— Не знаю, где мы, — признался Дануорти.
— По крайней мере это не Оксфорд, — заключил Колин, топая по снегу. — Потому что дождя нет.
Дануорти поднял голову к черной паутине веток на фоне бледного ясного неба. Если сдвиг получился такой же, как у Киврин, то сейчас примерно середина утра.
Колин кинулся, взметая снег, к рыжеватому ивняку.
— Ты куда? — окликнул его Дануорти.
— Искать дорогу. Нас ведь на дорогу перебрасывали. — Он скрылся в зарослях.
— Колин! Сейчас же вернись! — крикнул Дануорти, шагая следом.
— Вот она! — отозвался Колин. — Дорога тут!
— Вернись немедленно!
Колин раздвинул ветки руками с той стороны.
— Идите сюда. Она ведет на холм, — продираясь сквозь лозу обратно на поляну, рассказал мальчик. — Можно взойти на него и осмотреться.
На коричневой рубахе темнели пятна растаявшего снега, а в глазах читалась настороженность.
— Вы хотите отправить меня обратно?
— Так надо, — ответил Дануорти, мрачнея. Бадри откроет сеть не раньше, чем через два часа, и сколько она продержится открытой, неизвестно. Терять целых два часа немыслимо, но и оставлять Колина в этом времени нельзя. — Я за тебя отвечаю.
— И я за вас, — упрямился Колин. — Перед бабушкой Мэри. Вдруг случится рецидив?
— Как ты не поймешь? Чума...
— Да все я понимаю. Правда. Мне вкололи стрептомицин и разное прочее. Я уговорил Уильяма, чтобы он попросил медсестру. Сейчас вы меня все равно не отошлете, переброска закрыта, а стоять здесь и ждать битый час — мы замерзнем. Зато если сразу же отправимся искать Киврин, можем к тому времени ее уже найти.
Дануорти начинала пробирать дрожь под викторианским плащом, а рогожная рубаха Колина, к тому же мокрая, защищала от холода еще хуже, чем оксфордская куртка.