Книга судьбы
Шрифт:
– Добрый день, молодая госпожа! – затрещала госпожа Парвин. – Похоже, вам тут прекрасно живется: ушли из дома и не оглянулись. Ваша матушка умирает с тоски. Я ей и говорю: “Пошли, своими глазами убедитесь – все в порядке с вашей дочуркой”.
– Глаз не кажешь, девчонка! – заворчала мать. – Я до смерти переволновалась. Три недели глаз не спускаем с входной двери, всё тебя ждем. Или ты вовсе забыла, что у тебя есть на свете отец с матерью? И наши обычаи и традиции выкинула из головы?
– Вот как! – огрызнулась я. – Это про какие же вы изволите говорить обычаи и традиции?
Госпожа Парвин закачала головой, подавая мне знак вести себя смирно, и вмешалась:
– Ты нас хотя
– Хорошо, – сказала я. – Заходите, прошу вас.
Карабкаясь по лестнице, мать продолжала ворчать:
– Весь день после свадебной церемонии мы ждали вас, до поздней ночи – когда же молодые пожалуют к нам. Никто не явился. Тогда мы сказали: наверное, придут на следующий день, потом: придут в пятницу, потом: не в эту пятницу, так в следующую. Наконец я сказала себе: “Должно быть, девочка умерла или с ней что-то случилось! Как могла она оставить отчий дом и не заглянуть к нам? Словно у нее нет и не было отца с матерью, которым она всем обязана”.
Под такие речи мы добрались до холла наверху, но тут я не выдержала:
– Обязана? – крикнула я. – Чем, за что? За то, что сотворили меня? Разве я просила зачинать меня? Вы сделали это для собственного удовольствия, а когда получили вместо сына дочь, плакали и рыдали и сокрушались о том, что меня родили. Что хорошего вы сделали для меня? Я молила отпустить меня в школу. Отпустили? Я молила не выдавать меня замуж, позволить мне прожить еще год или два в вашем доме, где мне было так плохо! Позволили? А сколько вы меня били? Сколько раз я была близка к смерти? Сколько месяцев вы продержали меня под замком?
Мать уже выла в голос, а госпожа Парвин глядела на меня с ужасом, но в моем сердце словно лопнул нарыв гнева и возмущения, и я уже не в силах была остановить этот поток.
– С тех пор как себя помню, вы говорили, что девочка уйдет в чужую семью, и вы поспешили отдать меня чужим. Так торопились избавиться, что и не поинтересовались, кому меня отдаете. Своими руками вытащили меня из-под кровати, чтобы поскорее вышвырнуть из дома. И не вы ли сказали, что меня надо выдать замуж, иначе Махмуд не может жениться? Выбросили, избавились? Значит, теперь я принадлежу не вам, а чужой семье. И вы ждете, что я буду целовать вам руки? Замечательно! Все продумано.
– Довольно, Масумэ! – остановила меня госпожа Парвин. – Стыдись! Посмотри, что ты делаешь с этой несчастной женщиной! Как бы то ни было, они – твои родители, они тебя вырастили. Разве отец не любит тебя? Разве он не мечтал о том, чтобы у тебя было все, разве не тревожился за тебя? И я видела, каково пришлось этой женщине, когда ты болела. Все ночи она сидела над тобой до рассвета, плакала и молилась за тебя. Прежде ты не была неблагодарной дочерью. Любые родители, даже самые плохие, достойны благодарности. Хочешь ты этого или нет, но ты и в самом деле в долгу перед ними и обязана это помнить и признавать, чтобы не прогневить Аллаха и не стать его жертвой.
На душе полегчало, и я успокоилась. Обида и гнев, столько времени терзавшие меня, вытекли, как гной из вскрытого нарыва, слезы матери унимали мою боль, как бальзам.
– Долг перед родителями? Свой долг я соблюду. Не хочу, чтобы в итоге на меня же и свалили вину. – Обернувшись к матери, я заявила: – Если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, я это сделаю, но не рассчитывай, что я забуду, как ты со мной обошлась.
Заливаясь слезами, мать сказала:
– Сходи, принеси нож, отрежь руку, которая вытащила тебя из-под кровати! Перед Аллахом клянусь: тогда мне станет лучше, я не буду так страдать! Сто раз на дню я говорю себе: “Хоть бы Аллах иссушил твою руку, женщина! Как посмела
– То есть ты не хотела поскорее выдать меня замуж?
– Хотела! Тысячу раз на дню я молилась, чтобы приличный человек посватался, взял тебя замуж, увел из этого дома. Думаешь, я не понимала, как тебе плохо, как ты несчастна, словно в темнице? С каждым днем ты худела и желтела. У меня сердце разрывалось, стоило мне на тебя взглянуть. Я молилась и давала Аллаху обеты, чтобы для тебя нашелся хороший муж и ты освободилась. Так убивалась о тебе, что чуть не умерла!
Эти добрые слова растопили лед моего негодования. Я сказала:
– Пожалуйста, не плачь. – И принесла три стакана охлажденного шербета.
Чтобы переменить тему и настроение, госпожа Парвин сказала:
– Ну и ну! Как у тебя в доме чисто и аккуратно! Кстати, кровать и туалетный столик пришлись тебе по вкусу? Я сама их выбирала!
– Да, госпожа Парвин трудилась изо всех сил, – подтвердила мать. – Мы все ей благодарны.
– И я тоже.
– Прошу вас, перестаньте! Вы меня совсем засмущали! Что за труд? На что бы я пальцем ни показала, твой отец покупал это, ни минуты не раздумывая. В жизни не получала столько удовольствия в магазине! Скажи я ему купить для тебя мебель из дворца самого шаха, он бы за ценой не постоял. Сразу видно, как этот славный человек тебя любит. Ахмад ужас как возмущался расходами, но твой отец хотел сделать для тебя все как можно лучше. Он говорил мне: “Хочу, чтобы все было достойно. Чтобы она ни перед кем не склоняла голову в семье своего мужа. Пусть не говорят, будто взяли ее с маленьким приданым”.
Мать, все еще всхлипывая, сказала:
– Готовы те диваны, которые он для тебя заказал. Он хотел знать, когда тебе удобно, чтобы их доставили.
Я вздохнула.
– Как он сейчас себя чувствует?
– Что тебе сказать? Нехорошо ему.
Краем шали она утерла глаза и добавила:
– Об этом-то я и хотела с тобой поговорить. Не хочешь со мной видеться, понимаю, но твой отец умирает с тоски. Он ни с кем из нас не разговаривает, он снова начал курить, сигарету за сигаретой, и кашляет без остановки. Я боюсь за него. Боюсь, с ним стрясется беда. Ради него, только ради него, зайди к нам. Как бы тебе не пришлось пожалеть, если ты с ним не повидаешься!
– Упаси Аллах! Даже не произноси такое вслух! Я приду на этой неделе. Спрошу, когда у Хамида будет время, а если он не сможет, приду сама.
– Нет, моя дорогая, так не годится. Поступай, как велит тебе муж. Нельзя его сердить.
– Он не рассердится. Не беспокойся. Я все устрою.
Хамид дал мне ясно понять, что у него нет ни времени, ни желания участвовать в семейных посиделках и мне следует самой подобрать для себя круг общения. Он даже списал для меня автобусное расписание, указал маршруты, объяснил, в каких случаях лучше вызывать такси. Несколько дней спустя – был уже август – ближе к вечеру, когда, как я знала, Хамид не собирался рано возвращаться домой, я нарядилась и отправилась в дом моих родителей. Странно: как скоро этот дом сделался “их” домом, уже не “моим”. Неужели все дочери так быстро становятся чужаками в родительском доме?