Книга теней

Риз Джеймс

— Ничего страшного, — утешила она меня, проводя по самым глубоким порезам, от чего я почувствовала невыразимую боль, и положила истерзанные мои ноги себе на колени. — Сейчас воздух подсушит ссадины. Говорят, морской воздух целебен… Наверно, потому меня и прислали сюда. — И она ласково поцеловала подошву моей покрытой песком ступни.

Но тут я увидела, как приливная волна захлестнула камень, где мы недавно сидели, и тот скрылся из виду. Меня так потрясло это, что мне захотелось покинуть берег. К моему удивлению, едва я высказала свое желание, Перонетта повиновалась.

Я побежала

бы, но помешала боль. Ноги в туфлях ужасно саднило. Перонетта обулась, не обращая внимания на собственные раны; когда я предложила ей обработать порезы, она отвергла мою помощь, и… я поняла, что ей нравится боль.

— Сосредоточься на боли, — посоветовала она, — сосредоточься, любуйся ею, как ты любуешься солнцем, и произойдет чудо.

—  Когда смотришь на солнце, — заметила я, — оно ослепляет. Чего здесь волшебного? — И я погрузилась в раздумья о том, как раздобыть бальзам и бинты для моих ран так, чтобы для этого мне не пришлось показывать их сестре, заведовавшей лазаретом.

Пока я шла, боль поутихла. Но ей на смену явилось все то, что мне предстояло ощущать в течение многих недель, за которые Перонетта полностью овладела мною, как давешняя боль, заставляя чувствовать то, чему я не могла найти имени, заставляя забыть вещи с такими простыми названиями: благоразумие, гордость, осторожность… их список мог быть очень длинным.

Уже было поздно; солнце начало клониться к закату. По небу бежали быстрые, легкие тучки, а у горизонта протянулись оранжево-красные полосы.

К счастью, никто не заметил нашего долгого отсутствия. Перонетта и я вошли в монастырь через разные ворота. На прощание она сказала: «Я попрошу тебя». И в тени ворот она, приподнявшись на цыпочки, поцеловала меня в губы, после чего ушла. Я стояла ошеломленная. У меня было такое чувство, словно меня ударили. Несколько месяцев назад, устав чистить, нарезать кубиками, варить и толочь в кашицу нашу садовую репу, я спрятала целую лохань в кухонный шкаф; если бы ее нашла сестра Бригитта, она наказала бы меня, послав молить о прощении у Пресвятой Девы. Но нашла ее сестра-ключница и послала меня прямехонько к сестре Клер, которая сочла мое преступление достойным того, чтобы посечь меня по ладошкам тонкой березовой розгой. И вот я стояла словно оглушенная после поцелуя Перонетты, как стояла тогда под ударами розги. И впоследствии меня с такою же силой оглушал каждый новый ее поцелуй.

В тот вечер я сидела одна в маленькой библиотеке над сестринскою часовней, пыталась учить уроки, но мне никак не удавалось сосредоточиться. Раны на ногах служили напоминанием, что все приключившееся за день не было сном. И загадочные слова Перонетты, сказанные на прощание, продолжали звенеть в моей голове, заглушая все другие слова, которые я читала.

Я пришла в себя от звука хлопнувшей двери. Одна из сестер — не важно, кто именно, — вошла в библиотеку и выбранила меня за то, что я «секретничаю» за закрытою дверью, когда она повсюду меня «обыскалась». Мать Мария-дез-Анжес желала немедленно видеть меня в своих покоях.

Встав, я последовала за монахиней, не сомневаясь, что наша проделка раскрыта и меня ведут, чтобы

объявить о наказании: месяц работ на кухне, а может, и два. Кстати, всегда сохранялась угроза такого наказания, как исключение: меня могли прогнать из С*** так же тихо и безо всяких церемоний, как я там появилась. Итак, мой приговор был вынесен; и все-таки мне хотелось, чтобы не мать Мария объявила его. Пусть лучше бы это была сестра Клер, глава монастырской школы, или другая какая-нибудь монахиня, которая ничего для меня не значила. Невдалеке от покоев матери Марии, у нашего дормитория, окна которого выходили во двор, моя конвоирша показала жестом, чтобы дальше я шла одна. Она передала мне огарок свечи, и я проследовала дальше, ведомая ее слабым огоньком.

— Да-да, открыто, — отозвался голос на мой стук в дверь. — Входи, Геркулина.

Когда я открыла дверь и вошла, мать Мария-дез-Анжес встала. На ней было платье с вышивкой, а волосы убраны так, как я никогда прежде не видела: они красивой пышной волной ниспадали вниз, аккуратно расчесанные. В воздухе висело знакомое голубое облачко, теперь довольно густое; вьющийся дымок поднимался от ее сигарки, положенной на створку раковины, кажется морского гребешка. На столе рядом с ее любимым креслом лежала книга — явно не Библия.

Она сделала знак рукой, чтобы я присоединилась к ней, и мы сели за стол. На блюде из белого фарфора я увидела спелые фрукты и ломтики сыра. Рядом стояли два бокала темно-красного вина. Один она пододвинула мне:

— Сегодня мы перекусим вместе. Ты разделишь со мной легкий ужин?

В ответ я подняла бокал и пригубила. Мать Мария пристально посмотрела на меня. Я уставилась в бокал и пила, пока вино не кончилось. Наконец она проговорила:

— Геркулина, милочка, Христос нуждается в твоей услуге. — (Пауза.) — Ты видела мою племянницу, Перонетту?

Я не ответила. Не могла. Мать Мария налила еще вина и пододвинула ко мне фарфоровое блюдо. Я снова взяла бокал и сделала большой глоток. Затем принялась за сладкую белую грушу.

— Перонетта приехала к нам в неурочное время. Боюсь, она может отстать, когда возобновятся занятия. — Мать Мария отвела от меня взгляд и указала пальцем на гроздь черного винограда. — Таковы семейные обстоятельства, и тут ничего не исправишь. — Она снова посмотрела на меня. — Так вот о чем я хотела сказать: ей нужен репетитор, и она попросила тебя.

«Я попрошу тебя».

Мать Мария ждала, что я скажу. Я не могла говорить и вместо этого допила вино. Должно быть, я улыбалась при этом, потому что с уголка моих губ сбежал красный ручеек. Ей, по-видимому, и не требовалось другого ответа, потому что она улыбнулась в ответ и сказала:

— Тогда решено. Я составлю расписание занятий. Вам следует начать завтра.

Я тотчас встала, чтобы уйти.

— Не так быстро, дорогая Геркулина, — вновь улыбнулась она. — Я не хочу, чтобы ты забросила собственные занятия. — Я заметила, что мать-настоятельница рассеянно перебирает под столом четки. — Возможно, мои опасения беспочвенны. Все-таки ты лучшая ученица из всех, кого мы здесь видели. — При этих словах я потупила взгляд. — В любом случае я буду наблюдать.