Книга теней
Шрифт:
– Понятно. – Надо было слышать эту интонацию Петра!
– Неподражаемая интонация, – оценил Станислав Леопольдович. – Кстати, я все чаще думаю о том, что любить – это значит преувеличивать.
Петр кивнул, устыдившись интонации своей и давясь чрезмерным глотком спасительного чая. Непростая он штучка, этот Станислав Леопольдович, очень непростая.
У дверей послышалось царапанье. Станислав Леопольдович едва успел повернуть замок, как на грудь ему прямо-таки упала недюжинная собака.
– У нас гость, – сказал Станислав Леопольдович. Анатолий смело
– Привет, – поздоровался Петр, уважительно эту лапу пожав. Пес один раз качнул огромным хвостом и пошел пить чай из блюдца возле канапе. Станислав Леопольдович стоял над ним с двумя чайниками и ждал, когда блюдце опустеет. Блюдце опустело почти сразу и тотчас же было наполнено вновь.
– А сами Вы чаю не пили, – заметил Петр.
– Я ликер пил, – оправдался хозяин.
Петр взглянул на рюмочку Станислава Леопольдовича и усомнился: вид у нее был нетронутый. Тогда он поднял свою и произнес: – Авось приманенная радость…
– Еще заглянет в угол наш, – без долгих раздумий откликнулся хозяин, несколько все же ошарашив Петра, для которого эта цитата из Баратынского была полной случайностью: ее занесло в память на одной давней вечеринке бог знает когда.
– Вот уж не ожидал, что Вы тоже знаете… – не очень-то вежливо констатировал Петр и услышал потрясающий ответ: – Я все знаю, -будничным совершенно голосом.
Относиться к этому Петр не стал никак. Анатолий допил чай и развалился возле дивана, не глядя ни на кого. А Петр допил ликер, не дожидаясь Станислава Леопольдовича. Теперь следовало попрощаться, поблагодарить и уйти.
– Мне не хочется уходить от Вас, – вместо всего этого сказал Петр и не ушел.
– Очень рад, – серьезно, с жутковатой даже серьезностью, отвечал Станислав Леопольдович. – Да и ситуация еще не исчерпана. Если бы Вы знали, насколько не исчерпана…
– Мне спросить, насколько?
– Во-о-от насколько! Станислав Леопольдович, смеясь, широко развел руки. – Дайте-ка Вашу ладонь. Петр протянул руку ладонью вверх.
– Все уже не так, – сказал Станислав Леопольдович.
– Хиромантия?
– Я ветеринар, – напомнили в ответ. – А Вас интересует эта область – хиромантия, евгеника, гороскопы?
– Не так чтобы…
– Ну да, конечно. Вы ведь практик, лингвист.
– Послушайте, Станислав Леопольдович! Не слишком ли много Вы обо мне знаете для первой встречи? – Петру становилось уже просто страшно.
– А что я знаю? – со всевозможным простодушием.
– Ну, имя вот… и еще это, как его… род занятий… что я лингвист, например!
И опять смех. Мягкий, успокаивающий, убаюкивающий смех. – Я старый-старый, – это уже отсмеявшись, всерьез. – И потом, я уже говорил, что живу внимательно и медленно. Стало быть, успеваю заметить кое-что. Скажем, в троллейбусе сумка Ваша прямо у меня перед носом моталась, а оттуда тетрадь торчала – с надписью по корешку: Грамматика. Петр Ставский. Так что у всего бывают простые объяснения. И зря Вы паникуете, голубчик. Знаете, телепередача такая есть – «Это вы можете» называется? Уверяю Вас: это и
Нельзя сказать, что признание Станислава Леопольдовича успокоило Петра до конца, – правда, отлегло, что называется, но общее ощущение аномальности ситуации в целом осталось. Было нечто такое в поведении Станислава Леопольдовича, что не поддавалось осмыслению, ускользало, улетучивалось – ну да ладно.
– Знаки, знаки… – бурчал, однако, тот. – Подлинные знаки – вот чего мы напрочь не умеем воспринимать. Казалось бы, все уже яснее ясного и сердце знает: подан знак, ан нет! Не верит, соглашаться не хочет, сопротивляется. Что же мы так толстокожи-то, а? Вы вот – почему так толстокожи?
В ответ на темный… темноватый этот монолог Петр тут же почему-то вспомнил цыганку с бульвара, благополучно выпавшую из его сознания на все это время, и спросил, боясь своего вопроса:
– Вы… Может быть, Вы что-то конкретное имеете в виду?
– Ах, да ничего конкретного я в виду не имею, – беспечно отозвался хозяин. – Я ведь вообще говорю… ingsgesamt, так сказать. А у Вас что-нибудь конкретное на памяти?
– Цыганка у меня на памяти. И сын ее. – Только не смотреть, не смотреть в это время на Станислава Леопольдовича: сейчас хозяин выдаст себя как человек «оттуда» (откуда, боже мой?). Но скучное-скучное, вялое-вялое в ответ:
– Цыга-анка… Ну их к лешему, этих цыган, знаете ли. Кто их поймет! Странный народ, не обращайте внимания.
– На что не обращать внимания? – Вот он и пойман, милейший хитрован этот. А ну-ка, еще раз: – На что не обращать внимания, Станислав Леопольдович? – И – глаза в чай.
– Да на цыганок, на гадалок, на фокусников, на заклинателей змей… Видите ли, ручное все это.
– Какое? – несколько обалдел Петр, вообще не поняв определения.
– Ручное. Hand made, не по-русски говоря. Впрочем, у Вас второй язык…
– Английский, – успокоил Петр. – Только у нас второй язык плохо преподают. Почему hand made?
– Да кто ж их знает почему? Так они предпочитают, должно быть.
– Не понимаю я, – сдался Петр.
– А не все нужно понимать, – просто реагировал Станислав Леопольдович. – Есть и непонятные вещи. Много непонятных вещей.
– Для Вас – тоже?
– Конечно. Для всех. Я вот не понимаю, например, как это – телефон? Или, допустим, – телевизор! Вы можете мне объяснить? Петр помотал головой и улыбнулся.
– А Вы, между прочим, в первый раз улыбнулись. Поздравляю Вас. Теперь я спокоен. То есть спокоен, что Вы спокойны.
Надо было сказать эту фразу, чтобы и в самом деле покой пришел в душу Петра. Он смотрел на Станислава Леопольдовича, на милое мудрое лицо его и не понимал теперь уже себя. Чего дергаться? Зачем искать скрытого смысла в простых словах будничного этого человека? Ну, с причудами… ну, с хитрецой – старик как старик. Хорошо, экстравагантный старик. Но ведь «явно-не-Воланд», что, в общем, с самого начала ясно. И даже не из свиты Воланда. Из другой свиты. Или вовсе не из свиты. Сам-по-себе-старик. Замечательный.