Книга усовершенствования мертвых

Березин Михаил

– Привет, – весело сказала она, – это я.

– А это я, – ответил ей Бил Болл.

– Покажи мне картину, – тут же попросила она.

Голос Била Болла дрогнул.

– А что, раньше тебе не приходилось ее видеть?

– Только на репродукциях. Ведь я прилетела из Лиссабона, а раньше никогда не была в этом городе. Но я видела другие его работы. Я обожаю Брегейля.

Бил Болл слегка успокоился.

– А как тебя зовут?

– Мария… Мария Коста дель Сантуш.

– Святая Мария, – усмехнулся Бил Болл. – Ладно, полюбуйся на нее, имеешь право. А потом приступим

к делу. Желаешь погибнуть как картина или как человек?

– Как это? – не поняла Мария.

– Ну, я могу облить тебя горючей жидкостью и поджечь, а могу просто пустить пулю в сердце.

– Пожалуй, все-таки лучше пуля, – сказала Мария.

– И ты совершенно уверена, что ценой собственной жизни хочешь спасти картину от уничтожения?

– О, да! Я обожаю Брегейля, – повторила Мария.

– Тогда начнем сначала, – проговорил Бил Болл более жестко. – Вытяни, пожалуйста, руки вперед.

– Зачем?

– Делай то, что тебе говорят, иначе через мгновение мы взлетим на воздух. Вместе с Брегейлем. Думаю, тебе хорошо известно, что драконы не снимают с себя тротиловых жилеток. Никогда.

Она вытянула руки вперед.

– Так. Отлично. А теперь правую ладонь медленным движением перекладываешь на ягодицу. При этом один неловкий жест – и мы взрываемся: ты, я и Брегейль.

Мария повиновалась.

– Чудно. – Бил Болл вытер пот со лба. Мария же казалась совершенно невозмутимой. – А теперь еще медленнее ты собираешь складками юбку и извлекаешь на свет божий свою хлопушку.

– Что за бред! – воскликнула Мария, но Бил Болл расстегнул на себе рубашку и взялся за кольцо.

Тогда Мария принялась медленно собирать на ягодице юбку.

– Хорошая девочка, – похвалил ее Бил Болл. – Пистолет берешь за рукоятку кончиками пальцев и бросаешь на пол.

На выложенный узорами паркет музея грохнулась "Беретта" 9-го калибра.

– А теперь познакомимся снова. Как тебя зовут?

– Мария Коста дель Сантуш.

– Это мы уже проходили.

– Комиссар Интерпола Мария Коста дель Сантуш, – представилась она.

– Всего лишь комиссар Интерпола, немного обидно, – пробормотал Бил Болл. – Ну ладно, ты по-прежнему уверена, что желаешь умереть?

– Я обожаю Брегейля, – не задумываясь, повторила Мария.

– Разумеется, ты рассчитывала на хлопушку. Теперь у тебя ее нет и, если хочешь, можешь убираться. Ведь ты такая молоденькая…

– Я не очень-то и рассчитывала на пистолет, – сказала Мария. – Я знала, с кем имею дело, и… я остаюсь.

– И ты никогда уже не сможешь наслаждаться Брегейлем.

– Неважно.

– Спасибо тебе, Мария Коста дель Сантуш. – Бил Болл поднял с паркета "Беретту" и повертел ее в руках. – Смотри, как умирают настоящие драконы.

Через мгновение его череп разлетелся на мелкие кусочки.

Мария Коста дель Сантуш подошла к картине, извлекла из кармана носовой платок и попыталась вытереть долетевшие до полотна капли крови.

– К картине не прикасаться! – послышался окрик.

В комнату одновременно ворвались группа специальных агентов и толпа искусствоведов…

На Санторин я прилетел

под вечер, когда солнце уже коснулось Средиземного моря. Самолет еще только разворачивался для посадки, а я уже разглядывал через иллюминатор высокий обрыв, спускающийся к воде, пару белых теплоходов, покачивающихся у пристани, и высеченную в скале дорогу, по которой наверх двигалось несколько осликов. Чуть в стороне к белокаменному городу, расположенному на вершине горы, полз фуникулер.

Город имел название Фира – столица греческого острова Санторин. Филиал дублинской штаб-квартиры ИСЛЭ почему-то находился здесь. С любопытством побродил я по улицам, сплошь заставленным небольшими магазинчиками и тавернами. Располагалась Фира не столько по горизонтали, сколько по вертикали, террасами спускаясь к воде. Согласно распространенному мнению, Санторин – сохранившийся осколок Атлантиды. Здесь можно увидеть то, чего не увидишь более нигде, скажем, пляжи из черного песка. Белые лежаки и разноцветные зонтики от солнца смотрятся на его фоне весьма экзотически. Неподалеку от Санторина в легкой дымке покоится островок Неа Камэни, в арсенале которого – просыпающийся время от времени вулкан.

На фуникулере я спустился к причалу и среди теплоходов обнаружил роскошную яхту под названием "Эксельсиор". На берег был спущен трап. Преградившему дорогу матросу я предъявил удостоверение члена ИСЛЭ и взошел на борт. Для разнообразия Лепаж-Ренуф зафрахтовал это судно, чтобы провести очередное заседание Совета в открытом море. Два дня назад ему вручили Нобелевскую премию. За церемонией я наблюдал по телевизору и видел свою мать: сияющую и счастливую. Речь Лепаж-Ренуфа изобиловала мудреными оборотами и, в общем-то, большого впечатления не произвела. Я выключил телевизор раньше, чем он успел закончить.

В отведенной мне каюте, я открыл кейс, и извлек на свет божий мину: правильной формы металлический цилиндр, одна половина которого легко входила в другую. Немного смахивает на термос. Вытащив внутреннюю часть, я установил время, затем сложил мину и поставил ее на откидной полированный столик. На палубе я столкнулся с Кетлиным и Делитчем, которые что-то оживленно обсуждали.

– Пойду пройдусь, – бросил я им.

На причале Шамполион разглядывал у ларька открытки с видами Санторина.

– Смотри, не опоздай к отплытию, – предупредил он меня.

Лепсиус и Баудиссен пили пиво вместе с рыбаками.

– Хочешь кружечку? – поинтересовался Баудиссен.

– С удовольствием, но я в цейтноте. Хочу присмотреть на острове какую-нибудь золотую безделушку.

– Тогда поторопись.

Наверху, рядом со станцией фуникулера замерли с газетами Дю-Шалью и Пханья…

Переступив порог ювелирного магазина, я застыл в нерешительности. Навстречу двинулся импозантный мужчина средних лет в строгом черном костюме. Он заговорил со мной по-английски и я было решил, что он англичанин. Потом в магазин забрела чета французских туристов, он заговорил по-французски, и я подумал, что он – француз. Наконец, с зашедшим на минутку хозяином соседнего магазинчика он заговорил на чистейшем греческом.