Книга вторая: Зверь не на ловца
Шрифт:
Одна беда, - в этот самый момент перед глазами Гжегожа вдруг самым несвоевременным образом возникла тщательно, но безуспешно забываемая картина, - стук барабана, искры в ночном небе, огненные отблески, яркие переливы в десятках мертвых, застывших глаз... И круглое отверстие с посиневшими краями и выступившей, - всего одной!
– черной глянцевой капелькой крови на стриженном затылке Нечая, и злой свист картечи над головой...
Эти видения вернули его к реальности.
Желание, начавшее разгораться при виде очаровательной молодой женщины в медовом свете лампы, будто рукой смахнуло, и к великому изумлению Лаиды, урядник мирно и чуть виновато улыбнулся, уселся обратно на стул, и вновь взялся за перо.
– Устал я, пани ротмистр, - ответил он на вопрос, ответ
– Да! Пойду!!! Отдыхать!!!..
– хрипловато и отрывисто ответила Лаида, разворачиваясь на тапках и подхватывая шинельку, - Спокойной! Ночи!!!
На крылечке она отдышалась, и шепотом выматерилась по-рохански, - гнев был таким сильным, что ей хотелось кого-нибудь ударить. Желательно, по голове. Ногами.
Затем нервно накинула шинель, и не глядя перед собой, пошлепала вперед, терзая кожаными подошвами туфель ни в чем не повинную травку...
– Пани ротмистр, чайку со мной не попьете?
– послышался чуток насмешливый голос слева. Лаида обернулась, и увидала Владека Тимошпильского, сидящего на своем крыльце, - в точности, как она сама недавно, в накинутой шинели поверх рубахи, офицерских брюках, меховых тапках на босу ногу, и тоже с кружкой в руке. Она без колебаний подошла к уряднику, и безвольно бухнулась рядом с ним, кутаясь от ночного морозца в тёплое сукно. Владек протянул ей горячую кружку, и она отпила большой глоток, убедившись, что в чае присутствует преизрядная доля какого-то душистого бальзама. Вернее, в душистом и крепком бальзаме присутствует некая доля чая...
Некоторое время они молча смотрели на отблески костра, и слушали, как припозднившиеся солдаты поют нечто совсем уж тоскливое, однако заметно более мелодично, чем вначале (вестимо, распевшись):
Я не знал никого, кто сравнился бы с ним,
Ни в пехоте, ни в конных полках.
Был таков он, а значит,
Должно быть, погиб.
Ведь у лучших иначе никак...
Мне такого второго уже не найти
Ни у нас, ни в соседних полках,
Я нашивки и кошт без сомнений б отдал,
Кабы ожил дружище, да на ноги встал,
Но уж спать ему на облаках...
Отдыхать ему на облаках...
Что ж, еще по затяжке, друзья,
И проводим меня...
Ну-ка, хлебните из фляжки, друзья,
И проводим меня...
Слышите, бьет барабан,
Молотит словно дурной,
Проводите, друзья, меня прямо домой!
Домой проводите меня...
– Отшил тебя Ивойло, верно?
– спросил Владек, делая глоток и снова передавая горячую кружку ротмистру. Он был старше Лаиды на пять лет, - в октябре ему должно было стукнуть тридцать один, и её подчиненным он был лишь потому, что она происходила из магнацкой фамилии, а Владек, - из двинской малоземельной шляхты. В то время когда Лаида еще сидела за партой в аудитории Корпуса, Владек жестоко резался и перестреливался с дунландскими инсургентами в горных самшитовых чащобах юга Мглистого, относясь к тому молодому поколению двинско-роханского шляхетства, про которое говорили "в мирно время отвоевавшие". Несмотря на некоторое напряжение двойственного характера, которое иногда между ней и урядником возникало, Владека она уважала, и относилась отчасти как к наставнику, - свои два ордена и россыпь медалей он получил за дело, хотя никогда их и не одевал. Поэтому и сейчас на обидные, в сущности, слова отреагировала без всякой злобы, - просто кивнула, опустив глаза. Владек лишь философски пожал плечами.
– Он весьма выдержанный хлопец, я мыслю, - заметил он, - А некоторые твои приемчики, скажу я, слегка малость грубоваты. Если не сказать, - "пошловаты", уж прости.
– А то ты на них не клюнул в свое время, - обиженно проворчала Лаида, не отказываясь, однако, от нового глотка.
– Да повелся, конечно, - ничуть не смутился Владек, - Только то не из-за ухваток твоих кривых было, а с того, что
– Спасибочки...
– чуть успокоившись, фыркнула Лаида, которой было, несмотря на свежую досаду, весьма приятно, - А для него я что, - уже не прелесть?
– Видимо, нет, - ухмыльнулся Владек, - Ну, а что такого? Должен же быть хоть один мужик, который против тебя устоит... Сначала эти дуэли, не к ночи помянуты. Потом ты встречалась со мной, и строила куры Трою, который сходил с ума. Я тоже сходил, за компанию. Первое время. Потом бросил, повезло дурачку белобрысому в тот раз, откровенно скажем... Жалела ты меня тогда, или Троя?.. Я ведь его и порубать мог, ей-же, не посмотрел бы, что сопляк, коли ярость бы глаза застелила... Далее, встречалась ты с Троем, и строила куры на этот раз - Агыльдуру, уж не отрицай, я не по слухам сужу... Агыльдур в свою очередь сходил с ума. Кончилось тем, что Агыльдур с ума все-таки сошел, убил Троя, - думаю, это уже можно озвучить, - и сам убился следом, без посторонней помощи. Ну, ты поплакала, - признаем. Да и стала встречаться со Стасем, при этом старательно строила куры Гжегожу и старине Нобилю заодно. Уж прости, но это перебор. Нобиль - это уже ни в какие ворота. А в мире должна быть, не знаю, справедливость, что ли, - и Гжегож просто стал его орудием. Что, вобщем, - замечательно... Ты думаешь, мы вот, мужики, так переживаем каждый раз, когда нам отказывают? Это ж никаких нервов не напасешься. Два раза не выгорит, а на третий, глядишь, и свезет...
– Вы, вы, - сволочи, и вообще никогда не переживаете, - сварливо заявила Лаида, которой крыть справедливые обвинения было абсолютно нечем, - У вас ни стыда, ни совести, ни сердца, и надо вам только одного.
– Ага, - развеселился Владек, ласково погладив Лаиду по мягким волосам; та не возражала, - А тебе надо чего-то другого, чего-то большого и чистого? Любви трепетной, букетиков, под окно подброшенных, да виршей прочувственных с "серенадос" на тиэнский манер? Не смеши. Все мы люди, человеки... будешь просто бальзам? Без чая, в смысле? "Коломыевский", из дому прислали.
– У тебя, никак, уже чай кончился? Неделю, как пайки получали, ты сухим его ешь, что ли...
– Не ворчи, ротмистр. Есть еще, есть, только заваривать лень, на ночь глядя...
Лаида приняла у Владека плоскую бутылочку и отпила густой, пряновато-горький напиток. По телу мигом пробежала нервозная судорога, будто в горло влили жидкий огонь, но он немедленно погас и сменился приятным, нежным теплом внутри...
– Не дурите, пани ротмистр...
– резюмировал Владек, доставая табакерку и набивая трубку, - Те ли наши годы... Знаешь, помню я тебя, еще только из "Крылатых Хусар", как ты всех заставляла себя "квено" обзывать, и от двухдюймовок ушки лапками трогательно закрывала... думал, ты долго у нас не протянешь. А вот оно что, - с нами уже который год. Хорошая вы девка, ротмистр Лаида. Без дураков. И умница, и не трусиха... И даже офицер вы, пани ротмистр, по моему соображению, - недурной. Честно. Только вот... Даже дети не хватают каждую конфету, что увидят. У них, видишь ли, с возрастом вкус появляется...
– Замолчи, а?
– Лаида подняла на урядника вымученный взгляд, - Хорош уже изгаляться. Не грущу я по Стасю, поняли вы?! Совсем! Ни-сколь-ко!!! Виноватая я, что ли? Что мне с собой поделать?!..
– Да нет, чего ты горячишься... Нехорошо говорить, а покойник при царе небесном олухом придворным состоял ... жаль, что стал военным. Повидал я таких. Глядишь, на гражданке иначе бы все у него вышло... В чем ты еще вдруг виновата?!
– В том, что сейчас к Гжегожу пошла, вместо того, чтобы горькие слезки в подушку лить... Не хочу лить, ясно! И Гжегожа этого не хочу, просто ... просто обидно, что не нужна я никому. Какие же вы дураки все, прости меня Творец, грешную... Дуэли устраиваете, друг дружку увечите, - сразу видно, мужи суровые, жолнеры отважные... а разве нам того надо?! Вам до того вообще дело есть, покуда меж собой хорохоритесь? Вот и приходиться самой брать ... что лежит плохо.