Книга живых
Шрифт:
«Боже мой! Как все повторяется в этом мире! – думал Казаков. – Балерина-содержанка сильных мира сего. Сто лет прошло. И ничего в людских отношениях не меняется».
Он вспомнил одну современную красавицу-балерину с ее бесконечным культом молодого тела, ее шпагатами, откровенными фотосессиями, которыми она старалась и старается привлечь богатых мужиков.
Тут он поймал себя на этих несвоевременных мыслях и быстро-быстро отогнал их: «Бес, бес их нагоняет, эти мысли о балеринах!»
А тем временем экскурсия продолжалась. И вот уже
– А вот здесь была детская! – торжественно произнес гид. – Но когда Матильда покинула Петроград, в марте тысяча девятьсот семнадцатого года, сюда въехала солдатня. А потом этот особняк облюбовали большевики. Тут был их штаб. И в этой комнате, где беззаботно резвились детки, поселился Ленин. Это был его рабочий кабинет.
Казаков с изумлением разглядывал простой прямоугольный дубовый стол, казенные стулья, кресло вождя – весь этот диссонирующий и никак не вписывающийся в уютную обстановку дворца грубый антураж революционного времени.
– А вот с этого балкона, с которого любила смотреть на вечернюю зарю Кшесинская, вождь выступал перед разбушевавшейся революционной толпой и призывал к новому восстанию.
«Да, неисповедимы пути Господни! – думал Казаков. – И как все переплетается в этой жизни. Наверняка он и спал здесь где-нибудь. Может быть, даже на кровати балерины, где она предавалась любви со своими воздыхателями…»
А они все двигались и двигались по экспозиции музея.
– Обратите внимание вот на эту фотографию! – и молодой гид указал ему на наклеенное на картон фото.
Казаков вгляделся. И увидел на сером фоне шесть простенько одетых молодых женщин, стоящих лесенкой на ступеньках вагона. А вокруг них – облепившую вагон толпу мужиков в картузах и сатиновых рубахах.
– Это встреча осужденных террористок на пути на каторгу в славном городе Омске. Этих убийц, бомбометательниц народ на пути в Сибирь приветствовал как героинь. Одна из них писала: «Вся дорога наша – это был сплошной триумф». О чем это говорит? – спросил гид.
– Народ наш был болен! Общество было больным от ненависти, – ответил Казаков.
А про себя прошептал: «Господи! Прости нас всех!»
– А вот это кусок веревки, на которой повесили еще одну знаменитую убийцу-террористку.
– Перовскую? – наугад спросил Казаков.
– Так точно! И при этом народ после казни столпился у эшафота, жаждая добыть хоть кусочек веревки, на которой ее вешали.
– Странный у нас народ… – пробормотал Анатолий.
Так шли они вдоль стендов, на которых была разъята, распята, выставлена напоказ кровавая история России девятнадцатого и двадцатого века.
В конце концов они добрались до того раздела, ради которого Казаков, собственно, и появился здесь.
– Это экспозиция, посвященная Гражданской войне в России. У нас обычно ее представляют как борьбу между белыми и красными. Но это
И пока юный гид, «друг сердечный, таракан запечный», рассказывал, что кроме красных и белых были еще и другие силы – так называемые красно-зеленые, партизаны, басмачи и даже демократы того времени, Казаков молча читал подлинник приговора адмиралу Колчаку. И понимал, что печатал этот исторический документ безграмотный человек, так как даже само слово «расстрелять» было напечатано с ошибкой «разстрелять». А потом «з» было исправлено карандашом на «с».
«Не так ли пишется и наша история? С катастрофическими ошибками, которые стоят миллионы жизней», – пафосно думал он, разглядывая бесчисленные фото с бравыми комиссарами в пыльных шлемах и не менее статными белогвардейцами в фуражках.
«Все сплошь русские лица. Знали бы они, чем закончится этот великий эксперимент – жизнь между утопией и реальностью. Стали бы они уничтожать друг друга с такой ненавистью и яростью, если бы знали, что революция через семьдесят лет закончится реставрацией и гибелью страны?!»
– Ну, приблизительно так вот закончилась Гражданская война! – заключил свою экскурсию молодой гид. – По разным прикидкам, погибли от восьми до тринадцати миллионов человек. И два с половиной миллиона покинули Родину!
– Аля-улю – гони гусей! – не зная, что сказать, пробормотал глупую детскую присказку Анатолий.
– А теперь давайте я познакомлю вас с нужным вам специалистом! – предложил хлопец.
И они пошли в те помещения дворца, которые обычно не показывают праздным посетителям. За дверью с надписью «Служебное помещение» они обнаружили комнату, заставленную старой покосившейся мебелью, столами, шкафами. За одним из этих столов стояла пожилая женщина в белом халате и резиновых перчатках.
Перед нею на столе этаким ковриком были выложены несколько десятков денежных купюр. Она колдовала над ними, что-то подклеивая и реставрируя.
– Здравствуйте, Александра Ивановна! – почтительно поздоровался его провожатый. – Вам звонила Бархатова?
– А! Да-да! – оторвалась она от работы. – Ну, что там у вас? Давайте посмотрим!
Посмотрим так посмотрим. И Казаков достал из черной кожаной борсетки найденные купюры.
Женщина бережно взяла их в руки, заметив при этом:
– Надо же! Как хорошо сохранились!
Аккуратно разложила банкноты на своем столе. Прочитала, водя лупой над бумагой: «Билет государственного казначейства Главного командования вооруженными силами на юге России. Тысяча рублей. Обязателен к приему по всем платежам от казны и между частными лицами».
– Так, серия и номер есть? А кто подписался? Так, начальник управления финансов. Начальник кредитной части. Есть. Сверху крест и георгиевская лента. А на обратной стороне двуглавый орел в центре. Дата выпуска – тысяча девятьсот девятнадцатый год! Ну, понятно все! – она начала говорить, будто сама с собой, но вспомнила про гостей: