Книги Бахмана

Кинг Стивен

Стеббинс не поднял головы, но Гаррати видел, что Стеббинс знает о его появлении. Он ничего не говорил, зачем-то упорно дожидаясь, чтобы Стеббинс заговорил первым. Они свернули на мост и перешли через реку. Никаких зрителей на мосту не было. Внизу плескалась грязная соленая вода Андроскоггина. У берегов на поверхности плавала желтая, похожая на сыр пена.

— Ну?

— Побереги дыхание, — сказал Гаррати. — Оно тебе еще понадобится.

За мостом их снова поджидала толпа. Дорога свернула влево, и группа начала долгий и трудный подъем на крутой Брикярд-Хилл. Река постепенно уходила влево, а справа

над дорогой нависал почти отвесный склон. Зрители облепили все кусты, все деревья, они жались друг к другу и выкрикивали имя Гаррати. Когда-то он встречался с девушкой по имени Каролин. Она жила на Брикярд-Хилле. Теперь она замужем, у нее ребенок. У него могло бы что-то получиться с ней, но слишком он молод и глуп.

Где-то впереди задыхающийся Паркер выругался громким шепотом; голос его почти не был слышен на фоне шума толпы. Ноги Гаррати дрожали и подкашивались, но после Брикярд-Хилла до Фрипорта других холмов не будет. Что произойдет дальше — не имеет значения. Если ему суждено уйти в ад, так тому и быть. Наконец дыхание у всех выровнялось (у Каролин красивая грудь, она любила носить кашемировые свитера), и Стеббинс, все еще чуть задыхаясь, повторил:

— Ну?

Прогремели выстрелы. Из Прогулки вышел мальчик по имени Чарли Филд.

— Да так, ничего, — ответил Гаррати. — Я искал Бейкера и наткнулся на тебя. Макврайс считает, что ты выиграешь.

— Макврайс идиот, — равнодушно отозвался Стеббинс. — Гаррати, ты действительно веришь, что увидишь свою девушку? Среди такой толпы?

— Она будет в первом ряду, — сказал Гаррати. — У нее пропуск.

— Полиция станет только сдерживать напор, ее некому будет провести в первый ряд.

— Неправда, — возразил Гаррати. Он рассердился, потому что Стеббинс произнес вслух именно то, чего сам Гаррати втайне опасался. — Зачем ты говоришь мне такие вещи?

— На самом деле ты хочешь увидеть мать.

— Что? — Гаррати отшатнулся.

— Разве ты не хочешь жениться на ней, когда вырастешь? Гаррати, этого хотят все маленькие мальчики.

— Ты с ума сошел!

— Разве?

— Да!

— Гаррати, а с чего ты взял, что заслуживаешь победы? Интеллект у тебя второго сорта, физические данные второго сорта, и либидо, вероятно, второго сорта. Гаррати, я на что хочешь могу спорить, что ты в ту девочку так и не входил.

— Захлопни свою вонючую пасть!

— Ты же девственник, точно? Может, с некоторыми гомосексуальными наклонностями? Не бойся, расскажи Папе Стеббинсу.

— Дойду хоть до Виргинии, а тебя переживу, сука!

Гаррати трясся от ярости. Кажется, никогда в жизни он не был так зол.

— Все нормально, — успокаивающе сказал Стеббинс. — Я все понимаю.

— Х…сос! Ты!..

— О, интересное слово. Что тебя заставило им воспользоваться?

Гаррати подумал, что вот-вот или бросится на Стеббинса, или потеряет сознание от ярости. Однако ни того, ни другого не произошло.

— Дойду хоть до Виргинии, — повторил он. — Дойду хоть до самой Виргинии.

Стеббинс замер на мгновение, поднявшись на цыпочки, и улыбнулся:

— Гаррати, я чувствую, что могу дойти до Флориды.

Гаррати поспешил прочь от Стеббинса. Ему хотелось разыскать Бейкера. Он чувствовал, как приступы гнева постепенно переходят в приступы острого

стыда. Вероятно, Стеббинс решил, что Гаррати — легкая добыча. Вероятно, он прав.

Бейкер шел рядом с незнакомым парнем, опустив голову на грудь. Губы его слабо шевелились.

— Эй, Бейкер, — окликнул его Гаррати.

Бейкер вскинул голову и вздрогнул всем телом, как отряхивающаяся собака.

— Гаррати, — произнес он. — Ты.

— Да, я.

— Мне снился сон… Настоящий кошмар. Сколько времени?

Гаррати посмотрел на часы.

— Скоро без двадцати семь.

— Как думаешь, этот дождь на весь день?

— Ду… А-ах! — Гаррати оступился и мгновенно потерял равновесие. — Черт, каблук отлетел.

— Выкинь их, — посоветовал Бейкер. — Скоро гвозди начнут впиваться в подошву. И идти труднее, когда один каблук есть, а другого нет.

Гаррати скинул башмак, и тот отлетел в сторону, почти к ногам зрителей, и упал на асфальт, как маленький искалеченный щенок. Великая Толпа потянулась к нему десятками рук. Одна рука взяла башмак, другая выхватила его, и началась жестокая схватка. Второй башмак оказалось не так просто сбросить, он был плотно зашнурован. Гаррати присел, получил предупреждение, развязал шнурок и снял башмак. Сначала он подумал швырнуть его в толпу, затем решил просто оставить на дороге. Неожиданно его захлестнула огромная, иррациональная волна отчаяния. Он повторял про себя: Я потерял обувь. Я потерял обувь.

Холодный асфальт под ногами. Изодранные остатки носков быстро промокли. Ступни почему-то казались неуклюжими, глупыми. Отчаяние Гаррати уступило место жалости к собственным ногам.

Он быстро догнал Бейкера: тот тоже шел босиком.

— Мне почти конец, — просто сказал Бейкер.

— Нам всем.

— Я вспоминаю сейчас все хорошее, что у меня было в жизни. Первый танец с девочкой: там какой-то взрослый пьяный здоровяк все пытался к нам привязаться. Я тогда вывел его на улицу и дал пинка под зад. Я только потому с ним справился, что он был в стельку пьяный. Моя девочка смотрела на меня так, как будто на ее глазах совершилось самое великое мировое событие после изобретения двигателя внутреннего сгорания. Мой первый велик. Вспоминаю, как читал «Женщину в белом» Уилки Коллинза…[58] Гаррати, это моя любимая книжка, можешь кому угодно сказать. Как я сидел у лесного пруда, дремал, и как раки ловились тысячами. Как спал у себя на заднем дворе, положив на лицо раскрытую книжку комиксов. Гаррати, вот я обо всем этом думаю. В последнее время. Как старик. Как будто я стар и впадаю в маразм.

Серебристые капли раннего утреннего дождя падали на дорогу. Даже толпа казалась уставшей и вела себя несколько тише. Теперь сквозь пелену можно было разглядеть лица. Они казались неясными, размытыми, как будто Идущие смотрели на них сквозь оконное стекло во время ливня. Бледные, мрачные, малоподвижные лица. Вода капает с полей шляп, с зонтиков, с растянутых над головами газет. Гаррати ощущал внутри глубокую боль, и казалось, что ему станет легче, если он заплачет, но он не мог плакать, так же как не мог успокоить Бейкера, сказать ему, что смерть — это нормально. Конечно, может быть, смерть — это нормально, но может быть, и нет.