Книги крови III—IV: Исповедь савана
Шрифт:
Где-то около восьми проснулась Ракель. Она сразу же занялась приготовлением завтрака.
— Хочешь чего-нибудь съесть? — спросила она Магвайра.
Он лишь покачал головой — у него сильно болело горло.
— Только кофе?
— Да.
— Я принесу сюда, хорошо?
Он кивнул. Ему нравилось сидеть у окна, из которого открывался вид на зеленый газон и оранжерею. Великолепный день: пухлые, словно шерстяные, громады облаков вздымались ветром, отбрасывая на зеленый ковер причудливо движущийся узор теней. Наверное, стоит научиться рисовать, думал он, как Уинстон когда-то. Он
Она уже стояла рядом с чашкой кофе.
— У тебя все хорошо? — тихо промурлыкала Ракель ему на ухо.
Тупая сука. Конечно же, у него далеко не все хорошо.
— Да, — ответил он.
— А у тебя гости.
— Что? — Он выпрямился в кожаном кресле. — Кто?
— Трейси, — последовал ответ. — Она хочет обнять своего папулю.
Магвайр отвел рукой ее волосы, едва ли не попавшие в рот. Да, тупая сука.
— Ты ведь хочешь увидеть Трейси? — спросила она.
— Да.
Маленькое несчастье — так он называл любимую дочь — стояла у двери. Все еще в ночной рубашонке.
— Привет, папуля.
— Здравствуй, золотце.
Она направилась к нему. Красивая походка — в точности ее мама в молодости.
— Мамуля говорит, что ты заболел.
— Я уже почти поправился.
— Я очень рада.
— И я тоже.
— Пойдем сегодня гулять?
— Может быть.
— Сходим на выставку?
— Может быть.
Ее губки надулись — такая милая гримаска должна вызывать у него умиление. Вылитая Ракель. Только бы не выросла дурой, как ее мамочка.
— Поглядим, — сказал он, стараясь, чтобы слова звучали как согласие. Хотя они означали отказ.
Дочь забралась к нему на колени и стала болтать о своих пятилетних проделках, пока он не отослал ее одеваться. От разговоров горло ныло сильнее. Ему уже не хотелось быть сегодня любящим отцом.
Оставшись в одиночестве, он долго смотрел на вальсирующие по газону тени.
Сразу же после одиннадцати послышался лай собак. Затем вновь стало тихо. Нортон на кухне помогал Трейси складывать паззл из двух тысяч тоненьких кусочков. К ним подошел Магвайр:
— Что там случилось?
— Не знаю, босс.
— Так узнай же, черт возьми!
В присутствии дочери он редко ругался, но сейчас был готов застрелить Нортона у нее на глазах. Тот отреагировал молниеносно, почувствовав настроение босса, — подскочил к задней двери и быстро открыл ее. Магвайр ощутил свежий воздух хорошего дня. Ему захотелось выйти, прогуляться и просто подышать. Но лай собак все еще отдавался в голове тяжелыми ударами, он не позволил поддаться порыву. По телу вновь побежали мурашки. Трейси съежилась над пазлом в ожидании отцовского гнева. Но Магвайр, не сказав ни слова, вернулся к своему креслу у окна.
Оттуда он увидел Нортона, размашистым шагом пересекавшего лужайку. Собаки не издавали ни звука. Нортон исчез из поля зрения, зайдя за оранжерею. Он не появлялся долго; Магвайр ждал… Терпение его достигло предела, когда Нортон появился снова — он смотрел на Магвайра и что-то кричал, пожимая плечами. Магвайр открыл дверь и, скользнув в просвет, оказался
— Что ты говоришь? — крикнул он Нортону.
— Собаки в порядке, — отозвался тот.
Магвайр ощутил, как по телу разлились волны успокоения. Ну конечно, они в порядке. Почему бы им не лаять — ведь они созданы именно для этого. Чего он испугался? Он кивнул Нортону и зашагал по направлению к лужайке. Чудесный день, подумал он и убыстрил шаг. Он торопился в оранжерею, к своим любимым деревьям-бонсай. Нортон ждал хозяина у дверей, деловито нащупывая в карманах мятные конфеты.
— Я могу помочь вам здесь, сэр?
— Нет.
— Вы уверены?
— Абсолютно, — произнес Магвайр великодушно. — Иди-ка ты домой и развлеки малышку.
Нортон кивнул.
— Собаки в порядке, — повторил он.
— Ну да.
— Должно быть, ветер их встревожил.
И правда, было ветрено. Сильные теплые порывы сгибали стебли красного бука, обозначавшие границу сада Они дрожали, показывая небу бледную внутреннюю сторону своих листьев. Словно умоляли его остановить стихию.
Магвайр отпер дверь оранжереи и вошел под ее высокий потолок.
Потолок, казавшийся небом над раем, где росли его экзотические любимцы: сарджентский можжевельник, выживший в суровом климате горы Исизути, айва, карликовая елочка йеддо (Picea Jesoensis), которую непросто было уговорить зацепиться слабыми корнями за гладкую поверхность камня…
Умиротворенный, он бродил среди своего волшебного мира. Он забыл о том, что рядом существует другой.
Собаки встретили Ронни озлобленно — он был для них странной игрушкой с незнакомым запахом, которую можно рвать, кусать и забрызгивать слюной. Спрятавшись в стенной нише, он не мог от них избавиться до тех пор, пока вошедший Нортон не отвлек их.
Материя в нескольких местах была порвана. Ронни волновало лишь то, сможет ли он сохранить форму. Хватит ли у него сил. Он стоял в нише и старался сконцентрироваться. Он не знал, что Нортон рядом и лишь по счастливой случайности не заметил его.
Оставаться здесь было опасно, и он покинул убежище. Его иллюзорная материальность пострадала от схватки с собаками: на животе зияла большая дыра; саван то и дело распахивался, выпуская управляющую им энергию, тело забрызгали собачьи испражнения и слюна.
Но его воля была сильнее всего этого. Мог ли он, приблизившись к долгожданной цели, позволить силам природы остановить его? Он, само существование которого было мятежом против этих сил? Сейчас, впервые в жизни — и в смерти, — он чувствовал свою избранность, отвергающую оковы банального здравого смысла. Разве это плохо? Он умер и воскрес в куске запачканной материи. Он заляпан слюной и дерьмом, он выглядит абсурдно. Но все-таки он есть! И пока его желание быть не умерло, никто и ничто не властно над ним. Только эту мысль он мог противопоставить ослепшему и оглохшему миру, который он не хотел покидать. Он знал, что Магвайр в оранжерее. Он уже долго наблюдал за ним: враг полностью поглощен возней с растениями. Он насвистывал что-то, когда наклонялся над очередным цветком. Тихо и нежно…