Книги крови V—VI: Дети Вавилона
Шрифт:
Этот парадокс восхищал его, широкое толстое лицо светилось от удовольствия.
— Ах, — задумчиво произнес он, — и кого же тогда назовут испорченным?
Клив так никогда и не узнал в точности, как Билли попал в садоводческий наряд, но он это сделал Возможно, юноша обратился прямо к Мэйфлауэру, который убедил вышестоящее начальство, что Тейту можно доверить работу на свежем воздухе. Как бы то ни было, он что-то придумал, и в середине недели, когда Клив узнал о местоположении могил, Билли оказался снаружи. Холодным апрельским утром он стриг газон.
Информация
В общих чертах говорилось следующее: садоводческий наряд, четыре человека под присмотром тюремщика, двигался вокруг блоков. Они приводили в порядок газоны, выпалывали ненужную траву и готовили землю к весенним посадкам. Охрана была не на высоте: прошло две или три минуты, прежде чем тюремщик; заметил, что один из подопечных тихо ускользнул Подняли тревогу, однако долго искать не пришлось. Тейт не пытался убежать, а если и пытался, то припадок особого рода разрушил его планы. Его обнаружили — и тут версии значительно расходятся — на газоне у стены. Тейт распростерся на траве. Некоторые утверждали, что лицо его было черным, тело завязано узлом, а язык почти откушен; другие говорили, что он лежал вниз лицом, разговаривал с землей, всхлипывал и о чем-то молил Последовал вывод, что мальчик лишился рассудка.
Сплетни поставили Клива в центр внимания, что ему очень не нравилось. Весь следующий день у него не было ни одной спокойной минуты, поскольку люди хотели знать, каково жить в одной камере с психом. Но Клив отвечал, что Тейт был идеальным соседом, спокойным, неприхотливым и безусловно вменяемым. Ту же историю он рассказал и Мэйфлауэру, когда на другой день его подробно допросили; позднее повторил ее тюремному врачу. Клив и не заикнулся об интересе Тейта к могилам и стал присматривать за Епископом, требуя, чтобы тот тоже молчал. Епископ согласился подчиниться при условии, что в свое время ему поведают обо всем во всех подробностях. Клив пообещал, и Епископ, как приличествовало его гипотетическому духовному сану, свое слово сдержал.
Билли отсутствовал в камере два дня. Тем временем Мэйфлауэр перестал дежурить в этом тюремном секторе. На его место из блока Д перевели некоего Девлина. Слава о нем шла впереди него: похоже, он не был склонен к состраданию. Впечатление подтвердилось, когда в день возвращения Билли Тейта Клива позвали в кабинет Девлина.
— Мне говорили, что вы с Тейтом близки, — заявил Девлин. Лицо его было тверже гранита.
— Не совсем, сэр.
— Я не собираюсь повторять ошибку Мэйфлауэра, Смит. Насколько я знаю, Тейт доставляет неприятности. Я буду следить за ним с зоркостью ястреба, а когда меня нет, ты будешь делать это вместо меня, понял? Достаточно ему скосить глаза в сторону, и я выкину его отсюда в специальное подразделение раньше, чем он успеет пернуть. Я понятно говорю?
— Отдал почести, да?
Билли очень похудел в больнице, и трудно было даже вообразить, сколько этот скелет весит. Рубашка висела мешком, ремень застегивался на самую последнюю дырку. Худоба сильнее обычного подчеркивала его физическую уязвимость.
— Я задал вопрос.
— Я тебя слышал, — ответил Билли. Солнца сегодня не было, но он все равно смотрел на стену. — Да, если тебе необходимо знать, я отдал почести.
— Мне велено присматривать за тобой. Девлин велел. Он хочет убрать тебя отсюда. Может, и совсем перевести.
— Перевести? — Билли посмотрел на Клива так испуганно и беззащитно, что его взгляд трудно было вынести более пары секунд. — Подальше отсюда, ты это имеешь в виду?
— Думаю, так.
— Они не могут!
— Они могут. Они называют это «поездом призраков». Сейчас ты здесь, а через минуту…
— Нет, — сказал мальчик, внезапно сжав кулаки. Он начал дрожать, и на мгновение Клив испугался, что будет второй припадок. Но усилием воли Билли справился с дрожью и опять направил взгляд на сокамерника. Ссадины и синяки, полученные от Лоуэлла, стали желтовато-серыми, они еще долго не исчезнут; на щеках выступила бледно-рыжая щетина. Клив против желания ощутил прилив тревоги.
— Расскажи мне, — попросил Клив.
— Что рассказать? — отозвался Билли.
— Что случилось у могил.
— Я почувствовал головокружение. Упал. Очнулся уже в госпитале.
— Так ты сказал им, верно?
— Так и было.
— Не так, насколько слышал я. Почему бы тебе не объяснить, что в действительности произошло. Я хочу, чтобы ты доверял мне.
— Я доверяю, — сказал юноша. — Но, видишь ли, я должен сохранить все в секрете. Это — между мной и им.
— Тобой и Эдгаром? — переспросил Клив, и Билли кивнул. — Между тобой и человеком, убившим всю свою семью, кроме твоей матери?
Билли явно был напуган тем, что Клив в курсе дела.
— Да, — кивнул он после раздумья. — Да, он убил их всех. Он бы убил и маму, если бы она не убежала. Он хотел стереть свою семью с лица земли. Чтобы не осталось наследников, чтобы не нести плохую кровь.
— Твоя кровь плохая, да?
Билли позволил себе слабо улыбнуться.
— Нет, — ответил он. — Я так не думаю. Дед ошибался. Времена изменились, разве не так?
Он сумасшедший, подумал Клив. С быстротой молнии Билли уловил его настроение.
— Я не сумасшедший, — сказал он — Скажи им. Скажи Девлину и любому, кто спросит. Скажи всем — я агнец. — Его глаза опять горели неистовством. «В нем ничего нет от агнца», — подумал Клив, но воздержался от того, чтобы сказать это вслух, — Они не должны перевести меня отсюда, Клив. После того, как я подошел так близко. У меня здесь дело. Важное дело.
— С покойником?
— С покойником.
Если Кливу он объявил свою новую цель, то с другими заключенными его отношения строились иначе. Он не отвечал ни на вопросы, ни на оскорбления, которыми его осыпали. Его внешнее пустоглазое безразличие было безупречным. Клив поражался: мальчик мог бы сделать актерскую карьеру, не будь он профессиональным безумцем.