Книги в моей жизни

Миллер Генри Валентайн

Это были дни, когда я, пьяный или трезвый, поднимался ровно в пять утра, чтобы прокатиться на своем гоночном Богемце до Кони-Айленда и обратно. Сгорбившись под ледяной изморосью темного зимнего утра, когда яростный ветер гнал меня вперед, словно ледышку, я порой начинал трястись от смеха при воспоминании о событиях прошлого вечера - собственно, всего несколько часов назад. Итак, спартанский режим вкупе с возлияниями и обжорством, усиленное самообразование, любовь к чтению, споры и дискуссии, фиглярство и шутовство, боксерские и борцовские поединки, хоккейные матчи, шестидневные велогонки в Гарден, дешевые Дансинги, игра на пианино и обучение игре на пианино, катастрофические любовные дела, постоянная нехватка денег, презрение к работе, времяпровождение в пошивочной мастерской, прогулки в одиночестве к водохранилищу, кладбищу (китайскому), пруду с утками, где, если лед был достаточно толстым, я катался на беговых коньках, - эта

односторонняя, многоязычная, непостижимая деятельность днем и ночью, утром, в полдень и вечером, кстати и некстати, пьяным или трезвым - или пьяным и трезвым, всегда в толпе, всегда среди людей, в вечных поисках, в вечной борьбе, подсматривая, ухватывая, надеясь, пробуя, один шаг вперед, два шага назад, но дальше, дальше, дальше, невероятно общительный, но при этом страшно одинокий, хороший спортсмен, но при этом невероятно зажатый и скрытный, хороший парень, у которого нет и цента за душой, но он всегда готов призанять для тебя у других, азартный игрок, но никогда не рискующий ради денег, поэт в душе и бездельник с виду, бахвал и пустозвон, отнюдь не гнушающийся попрошайничать, всеобщий друг, а на самом деле никому не друг, да... все это здесь было, нечто вроде карикатуры на елизаветинские времена, все стекается и разыгрывается в задрипанных кварталах Бруклина, Манхеттена и Бронкса, самый отвратительный город мира, откуда я родом* - похоронные бюро, музеи, оперы, концертные залы, арсеналы, церкви, салоны, стадионы, карнавалы, цирки, спортивные арены, рынки Гэнс-вурт и Уоллэбаут, вонючий Канел-Говенус, арабские кафе-мороженое, паромы, сухие доки, сахарозаводы, Нэви-Ярд, подвесные мосты, катки для роллеров, ночлежки Бауэри, опиумные притоны, подпольные казино, Чайнатаун, румынские кабаре, желтые газеты, открытые троллейбусы, аквариумы, Сэнгер-бандс, журнальные редакции, гостиницы Миллс, домики для павлинов вдоль аллеи, зоопарк, надгробные памятники, Цейг-фелд-Фоллис, Ипподром, забегаловки в Гринвич-вилидж, горячие точки Гарлема, дома моих друзей, любимых девушек, почитаемых людей - в Гринпойнт, Уильямсбург, Коламбиа-Хейтс, Эри-Бейсн - бесконечные мрачные улицы, газовые фонари,

* "О блаженные и навеки незабвенные дни.Когда все было лучше, чем стало и когда-либо будет когда канал Баттермилк пересыхал при отливе, когда заводи Гудзона были полны семгой, а луна сияла чистой ослепительно белизной - не сравнить с нынешним меланхолическим желтым цветом, который появился потому, что каждую ночь ей приходится с омерзением взирать на гнусную жизнь этого выродившегося города" (Вашингтон Ирвинг) (примеч. автора)

толстые баллоны с газом, бешеный ритм, колоритное гетто, причалы и пристани, большие океанские лайнеры, баржи с бананами, канонерские лодки, старые заброшенные форты, старые унылые голландские улицы, Помандер-Уолк, Патчин-плейс, Юнайтед-Стейтс-стрит, гужевой рынок, аптека Перри (недалеко от Бруклинского моста - изумительное сливочное мороженое!), открытые троллейбусы к Шипсхед-Бэй, к веселой Рокэвейз, запах крабов, раков, моллюсков, печеной голубой рыбы, жареных морских гребешков, кружки с пивом за пять центов, столы для ланча и где-нибудь, везде, повсюду и всегда одна из "публичных" библиотек Эндрю Карнеги, где книги, которые ты страстно хочешь прочесть, либо "выданы", либо еще не внесены в каталог, либо украшены - как бутылки виски и бренди Хеннеси - тремя звездочками. Нет, на дни древних Афин это не походило, равно как на дни и ночи Рима или на шальные, убийственные дни времен Елизаветы Английской, или даже на "добрые старые девяностые" - но все же это был наш "маленький Манхеттен", а название старого театрика, которое я изо всех сил пытаюсь вспомнить, знакомо мне не меньше, чем Бреслин-Бар или Аллея Пингвинов, но не вспоминается оно - пока не хочет вернуться. Но он был здесь когда-то, все театры были здесь, все великие старые актеры и актрисы, включая таких бездарей, как Коре Пейтон, Дэвид Уорфилд, Роберт Мэнтилл, а также человек, которого ненавидел мой отец - его полный тезка Генри Миллер. Они по-прежнему живут, по крайней мере в памяти, а с ними давно прошедшие дни, давно увиденные пьесы, книги некоторые из них так и не прочитанные, критики, которых еще только предстоит выслушать. ("Поверни вселенную назад и верни мне мое вчера!")

И вот сейчас, когда я уже закрываю лавочку, название театра вдруг возвращается ко мне! "Уоллекс" Вы его помните? видите, если не давать себе покоя (мнемотехника), это всегда возвращается. Ах, я ведь вновь вижу его таким, каким он некогда был, с темным, как у храма, старым фасадом. И тут же возникает афиша. Ну, конечно же, ведь это она - "Дочь свя

Щенника!" Такая озорная! Такая смелая! Такая вольная!сентиментальная нота для концовки, но разве это имеет значение? Я собирался рассказать о прочитанных мною книгах, но вижу теперь, что едва коснулся их. Некогда они казались мне очень важными - несомненно, таковыми и были. Но пьесы, которые заставляли

меня смеяться, плакать и жить, для меня по-прежнему гораздо важнее, пусть даже это явления меньшего масштаба. Ибо я смотрел их с друзьями, приятелями, ко-решами. Встаньте, о бывшие члены Общества Ксеркса! Встаньте, даже если обеими ногами стоите в могиле! Я должен обратить к вам свое прощальное приветствие. Должен сказать вам, всем и каждому по отдельности, как сильно я вас любил, как часто думал о вас с тех пор. Да соединимся мы в мире ином!

Мы все были такими дивными музыкантами. О чепуха, чепуха, чепуховина!

А теперь я прощусь и с этим молодым человеком, одиноко сидящим в мрачной гостиной за чтением классиков. Какая гнетущая картина! Что бы он делал с этими классиками, если бы ухитрился всех их прочесть? Классики! Медленно, очень медленно я подбираюсь к ним - не читая их, а разбираясь с ними. С предками - с моими, твоими, нашими славными предшественниками -я соединяюсь на поле из золотой парчи. Говоря коротко, в повседневной жизни... Хоть тебя и нельзя назвать классиком в полном смысле этого слова, Вольтер, но ты все равно ничего не дал мне - ни "Задигом" твоим, ни "Кандидом". Почему же я вытаскиваю на свет этот жалкий, пропитанный уксусом скелет, мосье Аруэ? Потому что он мне сейчас понадобился. Я мог бы назвать еще двенадцать сотен других ничтожеств и болванов, которые также мне ничего не дали. Я мог бы устроить petarade. С какой целью? Дабы указать, подчеркнуть, торжественно заявить и вынести бесповоротное решение, что-в пьяном виде или на трезвую голову, на роликовых коньках или без них, с голыми кулаками или в шестиунциевых перчатках-жизнь всегда идет первой. Oui, en terminant ce fatras d'evenements de ma purejeunesse, je pense de nouveau a Cendrars. De la musique avant toute chose! Mais, que donne mieux la musique de la vie que la vie elle-meme?**

Январь-декабрь 1950 года Биг Сур, Калифорния

*Отстрел (фр.).

** Да, разобрав до конца этот ворох событий, произошедших в чистой юности моей, я вновь начинаю думать о Сандраре. За музыкою только дело . Но что лучше передает музыку жизни, как не сама жизнь? (примеч. автора)

приложение I

СТО КНИГ, ОКАЗАВШИХ НА МЕНЯ НАИБОЛЬШЕЕ ВЛИЯНИЕ'

Абеляр, Пьер. История моих бедствий.

Ален-Фурнье. Большой Мольн.

Андерсен, Ганс Христиан. Волшебные сказки.

Аноним. Дневник заблудшего.

Арабские сказки "Тысячи и одной ночи" (для детей).

Бальзак, Опоре де. Серафита. Луи Ламбер.

Беллами, Эдвард. Взгляд назад.

Беллок, Хилери. Путь в Рим.

Блаватская, Е.П. Тайная доктрина.

Боккаччо, Джованни. Декамерон.

Бретон, Андре. Надя.

Бронте, Эмили. Грозовой перевал.

Булвер-Литтон, Эдвард. Последние дни Помпеи.

Вайголл, Артур. Эхнатон.

Ван Гог, Винсент. Письма к Тео.

Вассерман, Якоб. Дело Маурициуса (трилогия).

Верфелъ, Франц. Звезда еще Нерожденных.

Гамсун, Кнут. Творчество в целом.

Гессе, Герман. Сиддхартха.

Греческие мифы и легенды.

Гримм, братья. Волшебные сказки.

Гуткинд, Эрих. Совершенный коллектив.

Гюго, Виктор. Отверженные.

Гюисманс, Жорис Карл. Наоборот.

Дефо, Даниэль. Робинзон Крузо.

Джойс, Джеймс. Улисс.

Достоевский, Федор. Творчество в целом,

Драйзер, Теодор. Творчество в целом.

Древнегреческая драма.

Дюамель, Жорж. Жизнь и приключения

Салавена (цикл).

Дюморье, Джордж. Трильби.

Дюма, Александр. Три мушкетера.

* Этот список был опубликован в "Идеальной библиотеке", Изд-во Галлимар, Париж, 1951 (примеч. автора).

Европейские драматурги девятнадцатого века

(включая русских и ирландских).

Елизаветинские драматурги

(за исключением Шекспира).

Жид, Андре. Достоевский.

Жионо, Жан. Отказ от повиновения. Да пребудет моя радость. Голубой мальчик.

Кайзерлинг, Герман. Южноамериканские размышления.

Конрад, Джозеф. Творчество в целом.

Кропоткин, Петр. Взаимная помощь.

Купер, Джеймс Фенимор. Романы о Кожаном Чулке.

Кэрролл, Льюис. Алиса в стране чудес.

Лао-Цзы. Дао дэ цзин.

Лацко, Андреас. Мужчины на войне.

Лонг, Ханиел. Подстрочник Кабесы де Бака.

М. Евангелие Рамакришны.

Манн, Томас. Волшебная гора.

Менкен, Г.Л. Предубеждения.

Метерлинк, Морис. Творчество в целом.

Мейчен, Артур. Холмы мечтаний.

Нерваль, Жерар де. Творчество в целом.

Нижинский, Вацлав. Дневник.

Ницше, Фридрих. Творчество в целом.

Нордхоф и Холл. Остров Питкерн.

Нострадамус. Центурии.

Пек, Джордж Уилбер. Плохой мальчик Пека.

Персивел, У. О. Круг судьбы Уильяма Блейка.

Петроний. Сатирикон.

Плутарх. Жизнеописания.

Поуис, Джон Каупер. Воззрения и прозрения.

Прескотт, Уильям Г. Завоевание Мексики и Перу.