Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями
Шрифт:
Времена сменяются, а загадки остаются все теми же, и нынешние Кайсаровы тоже заботятся о будущих библиофилах, чтоб им не было скучно.
«Шура, – рассказывает Рябов, – выполнял полусекретный приказ командования и охранял в маленьком городке в Альпах, название которого ему приказано было навсегда забыть, лучшую в мире типографию. По крайней мере оборудование и отработанные технологии были уникальными.
От нечего делать командование печатало изредка в этой типографии разные замечательные книги: то “Василия Теркина” с рисунками Верейского, то “Сказки” Гауфа, то двухтомник “Консуэло” в совершенно фантастическом
Не уверен, что человек, равнодушный к книгам и историям книг, получит ту радость, что получил я, – но всякий библиоман не оценить это не сможет.
А какие люди в этой книге встречаются!
Начитаешься – как вина напьешься. Выйдешь в город и все ждешь, что увидишь идущего навстречу Глухаря на Покровке. Или Мика и Мака позовут на танцы. Или попадется Чарли, что так и ходит доныне с ножом. Я, к слову, знаю этого Чарли. Отличный мужик и великий поэт. Без ножа только теперь.
Нож в руке у поэта, старую женщину, читавшую детям году в 1958-м Игоря Северянина, таинственного Сефарда и нижегородского Серафима, байки, шутки, пьянки и голоса тех людей, которых мы не услышали бы никогда, если б не эта книга, нам сохранил Олег Рябов.
Нескончаемая благодать
Замечательный писатель Сергей Есин заметил как-то в своих дневниках, что классическое кино чаще всего снимается по классическим произведениям: от «Крестного отца» до «Войны и мира». И исключения в данном случае лишь подтверждают правила.
Ну да, согласился я внутренне: какой сценарист, будь он хоть семи пядей во лбу, даст столько простора, столько воздуха и такое (бесконечное!) количество интерпретаций поступков, слов и жестов героев, сколько могут дать Чехов или Гоголь.
Авторский сценарий один раз черпнул, и все – черпак неприятно скрежещет по дну; второй раз за использованный сценарий никто никогда не возьмется.
А классика!
Вот, скажем, недавно отмечали юбилей Гоголя, показали сразу три экранизации «Ревизора»: 1996 года (где Хлестаков и городничий – Евгений Миронов и Михалков), «Инкогнито из Петербурга» 1977 года, срежиссированное Леонидом Гайдаем (где Хлестаков и городничий соответственно Мигицко и Папанов) и «Ревизор» 1952 года (в главных ролях Игорь Горбачев и Толубеев). Наверное, еще и телеспектакль с Андреем Мироновым в роли Хлестакова был.
Это ж какое удовольствие сравнивать все экранизации с гоголевской пьесой, а потом друг с другом. А лет через десять «Ревизора» еще раз экранизируют, и снова будет интересно.
Или вот на очередной юбилей Льва Николаевича Толстого нам наверняка покажут сразу пять экранизаций «Анны Карениной»: американскую 1961 года, где Вронского играл Джеймс Бонд, т.е. Шон Коннери, советскую 1967 года с Татьяной Самойловой, еще одну американскую 1985 года с Жаклин Биссет, третью американскую с Софи Марсо и, наконец, новый фильм Сергея Соловьева, где Каренину играет великая актриса Татьяна Друбич.
А ведь была еще первая «Анна Каренина» 1935 года с Гретой Гарбо!
Пиршество
Или наступит, например, юбилей Пушкина – и появится повод сравнить «Капитанскую дочку» 1959 года со Стриженовым в роли Гринева с «Русским бунтом» 1999 года с Машковым в роли Пугачева. А «Выстрел» помните, с Михаилом Козаковым? А не столь давнюю «Барышню-крестьянку», фильм настолько светлый и чистый, какие мы и делать уже разучились, – где Василий Лановой сыграл одну из лучших своих ролей?..
Сказано было кем-то, что мировая культура явила четыре, кажется, чуда: античность, Возрождение, французское искусство XVIII века и русскую литературу XIX.
Такие обобщения чреваты большими потерями (в многовековые расщелины могут завалиться целые эпохи), но думать об этом все равно приятно.
И относительная ограниченность количества текстов, написанных в гениальном русском XIX веке, вовсе не должна нас огорчать: их можно экранизировать хоть ежегодно – и от них не убавится нисколько. Тем более что Бунин, Горький, Леонов, Набоков, Платонов и Булгаков – это также Золотой век, а не Серебряный, и они могут смело числиться по ведомству русского чуда.
В итоге нашим режиссерам ниспослана благодать: черпай – не хочу. (Или, как писатель Солоухин говорил о прозе писателя Леонова, что похожа она на русскую лепешку: откусишь малый кусочек, а нажуешь полный рот. Так вся наша классика!)
Например, Владимир Бортко понял это и путешествует себе от Достоевского к Булгакову, от Булгакова к Гоголю. И все, как желает, радуются тому.
Года два с лишним назад в одном журнале, делая шутливые предсказания, я неожиданно для самого себя написал, что режиссер Балабанов начнет экранизировать классику, скорее всего, Чехова. Сам себе удивился, когда вышел его «Морфий». Ну, не Чехова экранизация, а Булгакова – разница в данном случае не принципиальная: два саркастичных врача, описывающих к тому же мрачную русскую провинцию.
А что еще было делать Балабанову?
Это нормальный путь всякого русского режиссера: и начинать порой с классики, и, сделав широкий круг, к ней возвращаться.
Классика облагораживает почти любую работу. Нужно очень постараться, чтоб получилось совсем уж из рук вон плохо. Зато если приложить усилия, чтоб вышло хорошо, – ай какое лакомое блюдо получается порой.
Озверев уже от новорусского кино, недавно отправился я с любимой женщиной в лавку и приобрел там разом «Станционный смотритель» Соловьева, «Плохой хороший человек» Хейфица, «Поцелуй» Балаяна, «Отцы и дети» Смирновой. Первый фильм по Пушкину, потом два по Чехову и последний, прошу прощения у закончивших среднюю школу, по Тургеневу.
После нескольких вечеров у телеэкрана душевное равновесие мое было восстановлено, и сердце мое по сию минуту преисполнено светом, и на свету танцует щекотная солнечная пыль.
Вдохновленные, решили продолжить эксперимент и посмотрели вчера «Дядю Ваню» от Андрея Михалкова-Кончаловского; мы эту фильму почему-то не видели.
Я, признаться, вообще, кроме какой-то «Курочки Рябы» и – придержите меня, редактор, – «Глянца», никаких русских фильмов у Кончаловского не смотрел. И тут был раздражен, признаюсь: эту всю постперестроечную блажь, оказывается, снимал тот же упоительно умный, тонкий, волшебный режиссер, что создал «Дядю Ваню»?