Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями
Шрифт:
Такая, казалось бы, простая мелодия. Настоящая, как река. Сними, казалось бы, штаны с рубахой, ступи в воду – и сразу поплывешь так же красиво по воде и почти уже над водой. Но как ни поглядишь: то один растелешился, то другой – взмахнут руками, падут в реку, брызги во все стороны, шум, гам – а песни не выходит. И вот один пошел ко дну, а другой вернулся на берег, стоит, мерзнет, тело белое, неприятное. Оденься, земляк.
Я хотел бы процитировать всю книгу Волкова. Потому что он убедительней всего того, что можно сказать про него.
Вот если б я на самом деле (Клинически) сошел с ума, МнеОн не видит наоборот. Он просто видит и находит для того, чтоб сказать об этом, правильные слова.
Волков живет в Костроме. Работает тренером по шахматам в ДЮСШ. Книжка «Стихи для бедных» тоненькая, и ее, думаю, нигде не купишь, кроме как в «Фаланстере».
Не просмотрите поэта, издайте по-человечески, сделайте нормальную книжку, в твердой обложке, с фотокарточкой. Хоть что-то сделайте вовремя.
(…с кем я сейчас разговаривал?)
Вера Полозкова, Ольга Паволга
Фотосинтез
(М. : Livebook/Гаятри, 2011)
Имя Веры Полозковой знают все, кто худо-бедно слышал о современной поэзии; что касается Ольги Паволги, тут надо пояснить: она фотограф.
В этой книжке стихи чередуются с фотографиями; фотографии очень хорошие, но говорить мы все равно будем про стихи.
Маяковский как-то сказал, что он пишет в одной удачно найденной тональности два-три стихотворения, а Блок – десять или двенадцать, или даже больше.
Любопытное замечание: у Блока действительно стихи растут кустами. Они вроде бы разные, но если закрыть глаза и просто попытаться слушать их музыку, то мелодия слышна одинаковая, или даже не мелодия, а что-то такое… волна прихлынула, волна отхлынула… Сирень качается на ветру. Качается на ветру. На ветру.
Книжка «Фотосинтез» – тоже такой куст.
Полозкова будто бы пишет одно и то же стихотворение (ну, может быть, два).
Это стихотворение, нет слов, прекрасно.
Но я никак не могу понять, в чем тут загадка: некоторые стихи Полозковой не имеют ни одного повторяющегося слова, и размер у них разный, и даже сюжет ничем не схож, а я все равно никак не могу понять, чем они отличаются.
Иногда мне казалось, что это вообще поэма.
Может быть, действительно казалось?
Но посудите сами.
Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой, Вежливой девочкой, гнесинской недоучкой. Вот тебе новенькая кофточка, не испачкай. Вот тебе новая сумочка с крепкой ручкой. Здесь мы расстанемся. Лишнего не люблю. Навестишь каким-нибудь теплым антициклоном. Мы ели сыр, запивали его крепленым, Скидывались на новое по рублю. Это Гордон Марвел, похмельем дьявольским не щадимый. Он живет один, он съедает в сутки по лошадиной Дозе транквилизаторов; зарастает густой щетиной. Страх никчемности в нем читается ощутимый. По ночам он душит его как спрут. Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра, Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей В чашкеВышепроцитированное могло быть одним несколько странным, но все-таки одним стихотворением – а я просто взял первую строфу у пяти стихотворений подряд. То есть можно было бы собрать и более удачный пример, но, наверное, не нужно. Можно делать, как я сейчас, тупо наугад – и результат будет тот же самый.
Притом что Полозкова не просто поэт, но очень меткий поэт, она отлично владеет стихом, рифмы ее легки, органичны и непредсказуемы, формулировки чаще всего блистательны.
Более того: я тоже (в числе многих) считаю Полозкову первой поэтессой России. До каких-то пор считал Анну Русс, но Русс оставила Москву и запропала в своей Казани, а свято место пусто не бывает.
Не уверен, впрочем, что влияние Полозковой на современную поэзию будет благотворным. Скорее наоборот – ее интонация заразительна, эта интонация любой рифмующей девушке с претензиями дает почувствовать себя оригинальной, ранимой и дерзкой. Так же была заразительна интонация Бродского – и мы знаем, чем это закончилось: натуральным ступором в постсоветской поэзии. Прицепившаяся чужая интонация тормозит развитие поэзии хуже Ломоносова с его «штилями».
Однако ж мне действительно очень нравятся ее стихи. Или так: мне очень нравится это ее бесконечное стихотворение.
Если она начнет сочинять новое стихотворение, я тоже буду рад, но мне и это вполне по нраву перечитать еще сорок тысяч раз.
Игорь Панин
Мертвая вода
(М. : Вест-Консалтинг, 2011)
С Паниным сплошь непонятки.
Для начала возьмем паспортные данные. Запомнить фамилию Панин – если это фамилия поэта – очень сложно. В конце концов, мы уже двух актеров по фамилии Панин запомнили, тут еще поэт. Не помещается в голову, вся полочка занята. К тому же – Игорь. Нет бы какое имя у него было позаковыристей. Святозар там, Фемистокл. Тогда б иное дело. А Игорь…
Ассоциативный ряд нулевой, да.
Нынче вообще с этим проблема. Иное дело раньше: Блок, Есенин, Маяковский. Как не запомнить. Поэт Белый и поэт Черный: их тоже было одно удовольствие отличать.
А сейчас: Быков, Волков, Кабанов (родственники, что ли?)… Родионов, Панин… Караулов какой-то. Что это за поэты вообще?
Кстати, вот Быков. Он-то запомнился – но тут фактура взяла верх над фамилией. Быков написал предисловие к этой книжке Панина и все там очень верно подметил. Что Панину не только не нравится окружающее (это часто случается), но и собой он не очень доволен (что куда реже бывает с поэтами). Что он изобретательно рифмует – и при этом ни на кого не похож. Что он, в конце концов, очень точно определяет мир – и только это дает возможность изменять его.
Так и есть, так и есть.
И вместе с тем на празднике нынешних верлибристов Панин выглядит вызывающе старообразно. Сегодня почти всякий модный поэт старается писать не рифмуя – а если рифмует, то делает все, чтоб это как можно хуже выходило. Ну, и размеры там всевозможные, старорежимные четверостишия – тоже нелепость наподобие гармошки. Стих должен быть свободен. Если стих – натурал, его никто замуж не возьмет.
Поэтому шел бы ты, Панин, своей дорогой и не мешал людям красиво отдыхать, что ты тут глаза мозолишь.